Галя Зинько - Зрински

© Е. Кулёва, 2023

© ИД «Городец», 2023

На краю заброшенной пустоши, где редкие деревья тянули к серому небу высохшие ветви, а над мутными болотами стоял вечный туман, возвышался мрачный каменный замок. Ветер беспощадно хлестал тёмные бугристые стены, заросшие седым от времени мхом. Некогда довольно помпезное, а ныне обветшалое и окутанное паутиной владение принадлежало графу Зрински – одинокому, смурному старику, чьё морщинистое лицо походило на печёное яблоко.

Единственной живой душой рядом с графом был подслеповатый дворецкий Никола. Он же повар, он же приборщик, приказчик и даже прачка. Невиданная преданность почтенному семейству Зрински, словно броня, защищала верного домоправителя от ежедневного ворчания и ругани его господина. Сам же граф Зрински, казалось, уже позабыл, к какому славному семейству он принадлежит и какими заслугами были отмечены его предки, да и вряд ли задумывался о том, что на нём этот великий род угаснет. О последнем всё же иногда вспоминал. В минуты крайнего недовольства, сопровождавшегося приступами гнева, он громогласно обещал лишить наследства своих родичей-дармоедов. Озвучивал это граф неизменно в присутствии Николы – в надежде обрести зрителя, по достоинству способного оценить его устрашающий вид и весомость угроз. Деликатный дворецкий сочувственно молчал, стараясь в такие минуты смотреть куда угодно, только не на графа, теряясь от неловкости: ведь на деле у хозяина не было никого, кто претендовал бы на его общество и наследство. Выпалив враждебную тираду, последний Зрински и сам себе признавался, что отчаянно одинок и никому не интересен. Оттого злился ещё пуще и, внутренне протестуя, всё сильнее предавал забвению мир за чертой своих безжизненных владений. Да и знал ли он его когда-нибудь по-настоящему?

От природы застенчивому и мягкосердечному графу в детстве приходилось много учиться, дабы не посрамить знатную фамилию и оправдать возложенные на него ожидания. В юности он стремился завоевать внимание и ласку родителей, обойдя в этом неравном соревновании младших сестёр, позже взял на себя бремя ответственности за семью, фамилию, хозяйство, но так никогда и ни в чём не превзошёл свою знаменитую родню. А ведь среди его близких значились и мудрые князья, и славные воины, и даже выдающиеся поэты. Теперь об этом напоминали разве что их пропылённые портреты, выступающие тяжёлыми рамами вдоль парадной лестницы.

Повинуясь давно заведённым правилам, последний Зрински просыпался каждое утро ровно в семь часов. Ночной туман ещё окутывал скользкие стены замка, и предутреннее совиное уханье глохло где-то вдали, когда граф лениво потягивался, похрустывая костями, и недовольно морщился. После чего звонил в прикроватный колокольчик, взывая к дворецкому: «Нико-о-о-ла!» – и старчески хрипя на букве «о».

По правде говоря, был ли граф таким уж старым? Доподлинно неизвестно. Однако в душе он чувствовал себя как истинный трёхсотлетний сухарь. Умываясь по утрам из фаянсового кувшина, он ворчал, что вода несвежая и пахнет скверно, полотенце убийственно жёсткое, а зубной порошок ни на что не годится.

Обыкновенно за завтраком граф почти ничего не ел, только надкусывал «чёрствый» хлеб с «протухшим» паштетом. Яйца и вовсе были исключены из меню, потому что всё было чёрт знает как не только с ними, но и с теми, кто их несёт, доставляет в замок и подаёт к столу.

После скудного завтрака граф отправлялся на прогулку – единственный обряд, поддерживавший в нём связь с окружающим миром. Оттого, вероятно, что сетовать было некому, Зрински немного успокаивался на природе, морщины на его худом лице разглаживались, и он величественно обходил свои ветхие владения.

Всё выглядело покинутым в этих местах. Обветренные каменные стены с ржавыми кольцами для упряжек давно не слышали стука лошадиных копыт, некогда аккуратно подстриженный сад так же аккуратно засох, растрескавшуюся деревянную ограду в заднем дворе оставили даже жуки короеды, а горбатая ива, уходившая корнями в пропасть над обрывом, казалось, вот-вот рухнет вниз.