Фридрих Незнанский - Золотой выстрел

По набережной Невы в сторону причальной стенки, где возле широких гранитных ступеней, сбегавших к воде, покачивался пустой прогулочный теплоход «Невский-21», попросту называемый речным трамвайчиком, медленно двигался инвалид на костылях.

Хотя в Петербург, можно сказать, недавно пришла настоящая весна, полдень был жарким и солнце палило совсем уже по-летнему.

Инвалид чувствовал себя неважно: пот струился по его лбу, время от времени он останавливался и, привалившись задом к гранитному парапету, подносил спичку к окурку, будто приклеенному к его нижней губе. Сделав одну-другую затяжку, инвалид двигался дальше, постукивая тяжелыми костылями и волоча правую ногу.

На нем была камуфляжная форма, которую нынче носит кто ни попадя, на голове — застиранный, когда-то, видно, голубой берет десантника. И форма и берет сидели на инвалиде неуклюже, мешковато, как на всяком непрофессиональном нищем, работающем под «афганца» либо участника первой чеченской. Волосы были нечесаные, густо прошитые сединой, такой же неряшливой выглядела и нестриженая бородка.

Подойдя к спуску на крохотную пристань, он остановился, огляделся и стал неловко спускаться к теплоходу, рубка которого возвышалась над парапетом набережной, надеясь, вероятно, чем-нибудь поживиться у сердобольной буфетчицы. Теплоход старой постройки, и на нем должен обязательно быть буфет для любителей продолжительных прогулок на невском ветру.

Напротив стоянки, метрах примерно в трехстах, высилось здание, выстроенное в классическом стиле — с лепным фронтоном и колоннами. Заканчивалась реставрация особняка какого-то известного графа, который переоборудовали под новую гостиницу для богатеньких буратин и назвали вполне в духе времени — «Новый Питер». С фасада рабочие снимали строительные леса. Ветер поднимал с неубранной площади перед фасадом клубы пыли и, взвихривая, кидал в сторону Невы. Скорее всего эта пыль и была причиной того, что народ предпочитал пока здесь не появляться.

Между тем инвалид, приковыляв к борту теплохода, осторожно ступил на палубу и, скрытый высоким бортом, неожиданно ловкими, почти кошачьими движениями, прокрался к высокой рубке рулевого, сжимая костыли в одной руке и напрочь забыв о своей инвалидности. Еще миг — и он оказался бы в рубке, но… Скрипя, приотворился железный люк единственной крохотной каюты, служившей одновременно и подсобкой закрытого сейчас буфета.

Семейный экипаж частного теплохода состоял из трех человек: молодого капитана (он же рулевой), его супруги-буфетчицы и совсем еще не старого механика, папаши капитана. Сам капитан в настоящий момент находился в отсутствии, и его бойкая супружница, пользуясь случаем, охотно принимала незамысловатые ласки своего свекра, рыжего механика, упираясь пышной, давно не девичьей грудью в упаковки с минералкой, поставленные одна на другую. Это ей вдруг почудились шаги по пустынной палубе, о чем она испуганно шепнула сопящему сзади механику.

Тот недовольно оторвался от важного дела, пятерней подхватил портки и высунул взлохмаченную голову наружу. Его глаза встретились со взглядом мнимого инвалида. С полминуты они разглядывали друг друга, после чего механик сплюнул через борт комочком жвачки — рекламируемый по телику «дирол-вайт» определенно придавал процессу особый цимус — и захлопнул люк.

— Тебе показалось, — равнодушно сказал он, шлепком водворяя разомлевшую буфетчицу в прежнюю устойчивую позу. Она не возражала: никого так никого, — значит, просто послышалось. Тут вокруг все постоянно скрипит и стонет и вода громко хлюпает за бортом старой посудины. Но мысли эти у нее были пустяковые, мимолетные, поскольку, оборванный на самом интересном, механик с ходу взял такой темп, что буфетчице стало не до посторонних впечатлений. И когда несколько минут спустя палуба стала ускользать из-под ее широко расставленных ног, Катерине почудилось, что это и впрямь рыжий механик, жарко дышащий ей в затылок, раскачивает теплоход. А вовсе не по-весеннему беспокойная Нева…