Ирина Лобановская - Злейший друг
Глава 1
Газетная заметка звучала предельно кратко. Привычная журналистская недосказанность, незнание начинающего или небрежность опытного писаки и характерная бессвязность:
«Из собора карельского города Н. похищен чудотворный список Смоленской иконы Божией Матери XVII века. Кража произошла ночью, когда во всем городе из-за аварии не было электричества. Воры проникли в храм через окно. По преданию, более двухсот лет назад возле Успенской церкви на камне горожанам явился чудотворный список Смоленской иконы Божией Матери. В двадцатых годах прошлого века во время закрытия церквей образ вывезли из собора, и вновь икона заняла свое место только через семьдесят лет».
Через семьдесят лет…
Чудотворный список…
Украли…
И не было света… Света не было… Когда-то его действительно не было. А что было? Да ничего… Понимаешь ты: ничего!.. А что будет? Ох, не загадывай…
Насквозь простуженный, перемерзший снег истерически визжал от боли под ногами. Не попирай его ногами, не попирай, не топчи зря эту землю… Зачем тебе такая бестолковость? Щеки и лоб твердели на морозе. Кажется, ударишь себя по лбу и услышишь глухой деревянный отзвук.
Ботиночки-то смотри какие легкие надел, жалостно подумал отец Димитрий. Словно не знал, куда едет. Эх, молодые… Или очень спешил? Куда они все спешат?… Кабы знали…
Холодная улица с мертво застывшими лужами. Пороша притихла. Ледок хрустел под каблуками, как конфета, ломкий и мокроватый.
На обледеневшей веревке обмирало от несусветных минусов белье. Заодно сушилось. Вбирало в себя этот неизбывный холод, который потом принесет с собой в дом. Обвисшее небо давило – неужели можно погибнуть под его темным прессом?…
Приезжий подошел к дому. Постоял. Потоптался. Постучал…
– Входите, не заперто… Мне сказали, что вы хотите меня видеть. И самовар пять минут назад закипел. Вам согреться с дороги. У нас зимы жестокие, как испытания.
Приезжий неловко замялся на пороге…
– Раздевайтесь. Я ждал вас, мне говорили, что вы заходили в храм. А к нам надолго?
– Нет, – с трудом выдохнул незнакомец, словно домашнее тепло тяготило его, давило плечи огромной бедой, – всего на пару деньков.
Он торопливо скинул дубленку и присел к столу.
– А у вас там, в Москве, тоже холодно? Морозная нынче выдалась зима.
Приезжий покачал головой. Подышал на руки.
– Нет, это в прошлом году до минус тридцати семи иногда доходило. Даже жаль, что никакой враг в то время под Москвой не стоял – такая зима пропала зря! Холод прямо лютовал и мог заморозить теленка в животе у коровы. Зато в этом году январь с апрелем махнулись местами. Видно, на спор: получится или нет? Простите, шучу я иногда чересчур… Цинизм проклятый…
Батюшка отозвался очень спокойно:
– А я, милый, признаюсь, в молодости тоже был отъявленным скептиком, насмешливо анализировал всякую земную истину. Зато позже пришел к одинаковому пониманию и верующих, и неверующих, осознав, наконец, некоторые истины надмирные и потусторонние. Это еще полбеды, когда человек порой насмехается над окружающим, но сам раним. Вот когда он искренне потешается над всеми без исключения, и над собой в том числе, – это уже беда. Сказано в Писании: «Возлюби ближнего своего как самого себя». Не больше, но и не меньше. Посему, если человек – эгоист и любит одного себя, в нем еще можно пробудить любовь к людям: кто чувствует в себе Абсолют, тот, скорее всего, способен его почувствовать и в других. Но кто равнодушен даже к себе… Здесь любви неоткуда взяться. – Он помолчал. – Так что же вас привело в наши края? В этакие холода…
– Отец Димитрий… – Гость споткнулся на следующей фразе. – Я слышал, у вас украли икону. В газетах писали.
Батюшка любовно разливал чай, с удовольствием расставляя крепкостенные, банно потеющие от пара стаканы. Теплые капли медленно сползали по стеклу, оставаясь темными пятнами на светло-рыжем дереве столешницы.
– Hey меня, милый, а у людей. У храма Божьего.