Зенон Тезарх - Жнец

«В вашей смерти должны еще гореть ваш дух и ваша добродетель, как горит вечерняя заря над землей».

Фридрих Ницше.

I

Глава 1.

О, Картхадашт! Слово звучало, резонировало словно музыка, расходилось по телу приятными волнами. Слово, впитавшее все родное и близкое. Отчий дом мой – Карфаген.

Наша цивилизация, всё, что построили мы, наши отцы, деды, прадеды – наследие, теперь на пороге гибели. Спасения не будет, предпринимать что-либо – слишком поздно. Боги вынесли приговор. Наш палач – военная машина Римской Империи – уже занес меч над головой моей нации.

Ганнибал любил цитировать Александра Великого: «Не может быть в Азии двух царей, как не может быть на небе двух солнц.» Вековая война подошла к концу и теперь наше солнце погаснет.

Когда-то мы и римляне были друзьями. Мой отец застал то время, да. Но прямо сейчас, когда после трех лет осады, их воины врываются в город, чтобы выплеснуть с нашей кровью всю накопленную ненависть, в это невозможно поверить.

Меня зовут Малх Хамилькарт. Я осаждал и грабил Сагунт1 вместе с Ганнибалом. Греческие гоплиты, пращники за дорого отдали свои жизни. Я и сам получил снарядом в бедро. Помогла броня, иначе хромал бы сейчас как старая кляча. Гехеону, братцу моему, копьем едва голову не пробили. Сказал, что оставит разбитый шлем на память.

Сражались яростно, греки эти, но разве под силу им было сдержать натиск Ганнибала? В Сагунте мы начали Вторую Войну. Именно его осада и привела к тому кошмару, что сейчас оскверняет мои глаза.

Ганнибал Барка всегда знал, что делает. Он призывал нас быть сильными, брать от жизни всё, что наполнит её радостью и смыслом. Он восторгался Александром Македонским, жаждал своей Великой Войны. Когда ему было девять, в первом своем военном походе с отцом, он дал клятву навсегда остаться врагом Рима. Эта клятва стала предназначением всей его жизни, но забрала тысячи наших.

Я был там, когда наши войска, слоны и конница, подошли к Альпам. Казалось, мы на краю света, что перед нами преграда, созданная самим Творцом, чтобы не пустить нас, своих своенравных отпрысков на верную погибель.

Задуманное казалось невозможным, но тогда боги еще улыбались нам. Воздух искрился решимостью и жаждой великих дел.

«Мы найдем дорогу, а если не удастся, построим её сами. А после зайдем римлянам в спину и перережем их чертовы глотки».

Если бы я не знал сына Гамилькара Барки лично, и не прошел бы с ним десятки тысяч шагов, чтобы снова и снова проливать кровь врагов Карфагена, я бы точно назвал его безумцем. Но я знал, и доверял ему больше чем родному отцу. Ненависть Ганнибала к Риму словно крепкое вино согревала нас во время утомительных переходов и привалов на ночлег. Никто из когда-либо живущих на земле, либо тех, кто еще будет жить, так сильно не желал отрубить голову Великому Волку и стереть Рим в пыль.

Характер Ганнибала вдохновлял, но никак не умалял сложности поставленной задачи.

Кошмар длившийся пятнадцать дней забрал у нас четверть конницы и половину пехоты. Каким-то чудом, слоны уцелели все до единого. Нас убивали холод и ветра, а скользкие узкие перевалы норовили утащить каждого в ледяную бездну. Крики солдат, сорвавшихся вниз и разбившихся об острые камни, до сих пор эхом отдаются в глубинах моего разума.

А потом дикари… Рыскающие среди скал ублюдки, наблюдали, ждали пока мы уснём. Стражником поставили старину Бостара, мы с ним часто у костра болтали. Дикари распороли ему глотку, он даже вскрикнуть не успел. Тело так и не нашли. Если бы Гехеону тогда не приспичило посрать, все бы там полегли. Первый раз на моей памяти шальной кишечник спас кому-то жизнь.

Редкая ночь была спокойной. Засыпая, каждый боялся никогда больше не проснуться. Мы удвоили число дозорных, сократили время на сон. Успокаивало лишь знание того, что и это когда-нибудь закончится.

Боги наградили нас за упорство и мужество победой в Каннах2. Галлы сдержали слово и поддержали нас, пехоту пополнили их воины, а свежие припасы были весьма кстати. Каннская победа была слаще всего, что я испытывал в жизни. Шестнадцать римских легионов полегло на тех равнинах. Крики раненых, звон стали и стоны умирающих – всё возвращалось мне в снах, но тот триумф был вершиной всего, что я достиг в жизни.