Ксения Фрида - Жёны Ра

Вообще-то мне нравится мой психотерапевт. От него пахнет калабрийским бергамотом и амброксаном, обувью за четыре тысячи фунтов и лавандовым мылом для рук ручной работы. Лысина и очки в темной оправе отлично гармонируют со стальным костюмом от Dior. Он окончил медицинский факультет Оксфорда почти двадцать лет назад, с отличием, разумеется.

Я выбрала Ричарда, потому что он показался мне хирургом или даже мясником среди психотерапевтов: проницательный ум, черный юмор, образование Оксфорда, отзывы пациентов из серии «это было жестко, но позволило мне начать новую жизнь».

В общем, никакого экологичного подхода и сюсюканья, но я недооценила, что отрезать мы будем не мясную тушу какой-то малознакомой свиньи, а мое собственное прошлое.

Ричард не пользуется соцсетями. Вообще. Ни для простых смертных, ни элитными. По будням он работает, выходные проводит в гольф-клубе с друзьями, слушает джаз в Garlem или встречается с Патрицией, загорелой испанкой с упругой задницей, тоже психотерапевтом, которая обожает китайскую кухню, шопинг и секс. Патриция живет в Барселоне с сыном-подростком, безответно влюбленным в новую пассию отца.

Ричард старомодно заполняет карточки пациентов от руки, делая пометки синими чернилами montblanc, а затем убирает их в нижний отдел шкафа на ключ.

Пошел второй год моей работы в Лондоне в качестве бизнес-аналитика. Совсем недавно мне согласовали контракт и подтвердили переход на следующую ступень должности. Это знаменовало новую жизнь или, по крайней мере, стабильность и увеличение зарплаты. Я больше не бунтовала и не чувствовала, что должна отстаивать место под солнцем, но как только борьба за выживание закончилась, на меня обрушились демоны прошлого.

Они скреблись ночными кошмарами, словно зашитыми в стены милой квартирки, проявлялись снами с мутной водой и тенью преследователя, снами, в которых я плыла по реке на каком-то ржавом корыте, и все дома на обоих берегах были обстреляны, словно после войны. Болезненные воспоминания о прошлом застряли прямо в ребрах. Мне казалось, что оно следует за мной по пятам, но попытка заглушить голос прошлого в алкоголе, влюбленностях или позитивном мышлении, терпела крах.

Мы с Ричардом из разного теста, и мне будет непросто объяснить ему, как я оказалась здесь. Девчонка, у которой даже технического образования нет, теперь на лету пересекает холл River Plaza на десятисантиметровых шпильках, и это на родине суфражисток, в городе, где женщины превыше всего ценят комфорт (вы не встретите ни одну нормальную женщину в Лондоне на шпильках).

Вообще-то нашему поколению отчасти повезло, мы прожили как бы несколько эпох, родившись в мире, где не у каждой семьи был миксер, компьютер и даже телевизор, к тридцатнику мы уже писали код, анализировали данные, создавали игры и искусственный интеллект, чтобы обеспечить потребителей новым цифровым продуктом, а глав корпораций – многомиллионным доходом.

Если уж мы и были рабами, то явно элитного подразделения.

И все же мы – поколение перестроечных детей – люди, которые будут искать вечно. Поиск ради поиска. Въевшийся паттерн беспокойства. Не верите? Просто спросите у человека возраста тридцати двух лет о его трудовом стаже и планах на будущее, и вы узнаете, что можно работать два года юристом, два года барменом, сделать карьеру в банке и улететь фрилансером на Бали.