Никита Балашов - Zelda. Книга о новых героях
1. Выходи во ДВАР – поиграем
Привет, меня зовут Анюта.
Мне семнадцать лет.
Я закончила школу и скоро буду учиться на экономиста!
У меня есть парень! Любимый! Его зовут Славик! Он очень и очень хороший!
А на сайте знакомств я сделала анкету для того, чтоб все видели, что я рада! И не нужно мне ни с кем знакомиться.
Чмоки Чмоки!
Всем удачки!
Уже час она сидела, уткнувшись в эту надпись, и думала, стоит ли ее поправить или нет. За два месяца существования на сайте ее анкету посетило всего 20 человек – притом все в первые два дня.
И поэтому, исправит она что-то или не исправит, ничего не изменится. Все равно никто не прочитает, что она там написала и что исправила.
А исправить можно было многое.
Например: «Вторую неделю сижу под домашним арестом. И рада буду познакомиться с кем угодно, но с условием, что он тоже сидит под домашним арестом и не будет приставать».
Или: «Сижу дома со сломанной ногой. И не вижу своего любимого Славика! И никого больше видеть Не Хочу!»
Или еще лучше: «Принесите кто-нить сигарет!!! Сижу под домашним арестом со сломанной ногой и не вижу своего любимого Славика».
И еще много вариантов может быть…
Какой же лучше выбрать?
Допустим, так: «Народ, подскажите – что делать, если мать держит меня под домашним арестом? Как сбежать? Куда сбежать?»
Хотя это глупо. Куда ж она сбежит со сломанной ногой. Тут от комнаты до кухни хрен дойдешь, а чтоб на улицу – ну, это просто бред.
Но мать об этом не задумывалась, и каждый раз, уходя на работу, она запирала дверь снаружи и оба комплекта ключей уносила с собой.
Мало того, она даже Анютину мобилу на работу унесла и шнур из обычного телефона выдернула и спрятала.
– Нагулялась? Вот теперь сиди и думай над своим поведением, – сказала мать, и обсуждению ее слова не подлежали.
– А если пожар в квартире, как я выберусь? – язвительно интересовалась Аня.
– Ничего, если пожар – на балкон выйдешь, покричишь. А если твой Славик еще раз заявится, то ты имей в виду…
Дальше можно было и не продолжать. О том, что в мамином присутствии про Славика говорить нельзя, это Анюта знала уже два года, с тех пор как они познакомились.
Мать его сразу невзлюбила. Но почему и отчего – не объясняла.
Просто он тебе не пара, ну и все. Да и вообще тебе об институте нужно думать, а не о мальчиках.
А когда мальчик да на мотоцикле – то в ход сразу идет сто историй о том, как у нас на работе чей-то родственник разбился, убился, покалечился и теперь его на коляске возят, как кого-то сбил на пешеходном переходе и теперь сидит, как мотоцикл взорвался – любая мать кучу таких историй знает…
С Анютой случился самый легкий вариант. Она свалилась с мотоцикла и сломала ногу. Исключительно по дурости.
Ой, что тут началось! Мать в первые два дня даже в больницу к ней не заскочила – только в милицию.
Посадить!
Повезло ей, что следователь совсем молодой был (кстати, симпатичный): взрослый бы послал подальше, а молодой – нет. Даже дело хотел открывать. Только в заяву от потерпевшей дело упиралось. Но тут Анюта ни в какую. Как мать ни ругалась, она стояла на своем. Взяла мотоцикл без спросу, пока Славик отходил, уселась, потом случайно что-то нажала, мотоцикл поехал, она не удержалась и свалилась. И больше ничего. Следак даже сказал, что она держалась, как Зоя Космодемьянская на допросе (это он наехал или нет, неясно – знать бы кто такая). А рядом мать бегала, бумажкой трясла: ей юрист на работе такую кляузу составил – если бы Анюта ее подписала, Славика по ней, наверное, и расстрелять бы можно было. Но она не подписала ничего.
Молодой симпатичный следак лишь руками развел, говорит – ничего не могу сделать. Пытки над потерпевшими у нас запрещены.
Мать, разумеется, долго ругалась – говорила про то, что все в милиции продались, и про бардак в стране. Обещала до Верховного суда дойти и поднять общественность и журналистов. Да только некогда было. Пока Анюта в больнице со сломанной ногой лежала, она Славика по городу отлавливала – чтоб уши надрать.