Марианна Кисс - Запретная. Дочь врага. Откровение

Софья

Закрыв глаза, повторяю Патетическая сонату. Третью часть. Мою любимую. Играю её в перерывах между разбором нового материала. Просто для отдыха. И для того, чтобы ещё раз услышать эти звуки, от которых я вхожу в стояние странного любовного транса.

Почему любовного, потому что любви у меня никогда не было и с такими темпами никогда не будет.

Я говорю о той другой любви, которая снаружи. За окнами, за стенами. Которая кипит в свободном от нот мире. Но только пока без меня.

Сейчас моя единственная любовь – музыка.

Всю жизнь я пробираюсь сквозь эту любовь, иногда ненавижу, иногда снова люблю. Пылаю страстью. Горю и потухаю. А потом снова загораюсь. Я точно знаю, это со мной навсегда, кто бы, когда не появлялся в моей жизни и не исчезал, музыка будет со мной всегда.

На уровне импульсов витающих в воздухе, едва ощутимых вибраций, ощущаю бесшумные шаги папы. Приближается на носочках. Думает, я не слышу.

Он любит подслушивать, подойдя поближе к двери моей комнаты.

Странно, я совершенно не волнуюсь в зале, где полно разных звуков, где сотни глаз смотрят, и сотни ушей слушают, как я играю, но здесь, дома мне все мешает, даже присутствия папы не могу выносить. Когда занимаюсь, требую, чтобы он не входил.

- Пап, я тебя слышу, - говорю, не открывая глаз, перебирая пальцами по клавишам дореволюционного отреставрированного Беккера.

Ни один другой рояль я не люблю так сильно. Но всё равно когда-нибудь мечтаю изменить моему старичку. Это потом, когда я стану известной пианисткой и у меня будут деньги на самый лучший Стенвей.

Сейчас даже мой папа, довольно небедный человек не может себе этого позволить. Я знаю, у него достаточно денег, но в силу разных неизвестных мне причин, он не может совершить подобную покупку.

- Всё, всё, не мешаю, - папа уходит так же, на цыпочках.

Я улыбнулась, не открывая глаз.

Природа наделила меня исключительным слухом. Я слышу фальшь и гармонию не только в нотах, но и в окружающих звуках.

Последний аккорд. Грациозно изгибаю кисти руки, кладу ладони на колени.

Это папа говорит – грациозно, сама я бы такого о себе не сказала.

По утрам, перед тем как уехать на работу в министерство папа приходит поцеловать меня.

- Тук-тук, уже можно к тебе входить? – папа заглянул в комнату.

- Можно, - оборачиваюсь.

- Сонечка моя, жаль твоя мама не видит, какая ты стала, - сейчас как обычно, потоки умиления и любования мной.

- Она видит, - киваю на портрет моей мамочки.

- Да, она делает все, чтобы тебе было ещё лучше, - соглашается папа.

- Куда уж лучше, пап? - я посмотрела в его глаза, показалось, сегодня он какой-то грустный. - Что-то случилось? Это на работе?

- Нет-нет, - поспешно отвечает, подошел, поцеловал меня в лоб, - ладно, мне пора. Дела государственные не ждут.

Я встала со стула, обняла его, а он меня как-то странно обнял, не как обычно.

Возможно, показалось, но я почувствовала какую-то тревогу.

- Будешь, заниматься?

- Да. Одно место туго идёт, - кивнула снова садясь.

- У тебя туго? – потрепал по плечу.

- И такое бывает, - перелистнула ноты.

- Эти пальчики не могут играть туго, - взял мою ладонь, поднёс к губам.

- Ещё как могут.

- Ну все, я ушел, машина ждёт, - он направился к двери.

- Давай, - я махнула, не оборачиваясь и сразу тронула клавиши подушечками пальцев.

Давид

Лимузин остановился у здания. Охранник вышел из машины, просканировав территорию, открыл мне дверь.

Я неторопливо поправил манжету рубашки, затянувшуюся на сантиметр дальше под рукав пиджака.

Не люблю когда что-то неидеально.

Прошел в холл. Мимо металлоискателей и сотрудников ЧОПа.

Небрежно, сунув руки в карманы, подождал, пока охрана проверит лифт.

Поднялись на этаж. Прямо по коридору меня уже ждут в самом дальнем кабинете.

Дверь распахнулась.

- Добрый день, прошу вас, - секретарь в строгом черном платье и элегантных туфлях мило улыбнулась, приглашая меня.