Владимир Малиновский - Записки о том как построить ковчег

«Мир картонный, а сосули из воды. Ты на них, дружок, просто посмотри», – он пел эту дурацкую песню, десятый раз к ряду. К тому же, голос его вызывал еще большее раздражение, чем сама песня. И мне приходилось доводить себя тем, что я никак не мог повлиять на происходящее. Если кому-то становиться тошно от действий окружающей тебя среды. Варианта два. Первый – уйти. Для меня этот вариант всегда не подходил. А сейчас о таком думать даже не стоит. Ну и второй – начать менять любыми способами структуру системы, сложившуюся вокруг тебя. Даже если что-то пойдёт не так, в оправдание себе можно сказать: «Противодействие, как инъекция, пущена в организм. А то, что она не сработала должным образом, проблема исключительно этого организма».

«Мир картонный, а сосули из воды. Ты на них, дружок, просто посмотри», – ну вот снова. Так может оказаться, что я начну находить смыслы в этой дурацкой песне. Это почти то же самое, если бы через мои оба полушария проложили дихотомические рельсы, но так и не отправили по ним смысловой поезд.

– Ну, давай, спрашивай. К этому времени все начинают задавать. Вопросы, – он наконец повернулся ко мне, и я смог разглядеть его лицо. И тогда я понял, что его ужасное пение, как минимум, было связано с тем, что губы у него полностью отсутствовали. Но из-за густой чёрной бороды это не сразу бросалось в глаза. Мне даже на миг стало совестно за мои суждения об его голосе.

– Да. Как-то. Нет у меня вопросов, – сказал я, а он даже немного растерялся и сразу отвернулся. Видимо, он был не готов к такому развитию событий. – Ну, а что в основном спрашивают? – сказал ему я.

– Ну, в основном, что-то житейское. Ибо конформизм определят ваш быт. Ну, не мне тебе рассказывать, ты и сам это понимаешь. Ваш вид так устроен. Ну, может и есть пару-тройку исключений.

– Сколько нам ещё осталось кругов? – перебил его я.

– Семь. Два уже канули в лету. С каждым кругом скорость будет расти. В геометрической прогрессии. Разумеется. Некоторых пассажиров даже иногда тошнит. Но тебе думаю понравиться, – сказал он и стал постукивать по тонкому рулю старенького Бьюика.

Ритм задавала та самая песня, которую, как мне казалось, он без конца пел. Ту-ру-Ру-Ту-Ту, – буквально мычал он. Я посмотрел на дорогу, а точнее, на асфальт, по которому мы мчались буквально со скоростью звука. К моему удивлению, он не размывался в визуальном смысле. А наоборот, всё было видно отчётливо. Никогда не видел асфальта с такой текстурой. Казалось, что он резиновый или даже съедобный. Возможно, это сравнение было вызвано у меня диким чувством голода. И этот голод не был похож на тот, который чувствуешь в своем организме, когда проголодался. Тот повседневный сигнал, посланный тебе организмом. Тогда ты знаешь, что нужно делать. Добыть еду. И голод пройдёт. Но тут нет еды. Понимание этого тогда вызывало ощущение коллапса внутри меня. Образование маленькой бездны, в которую провалилась отколовшаяся от меня часть.

Вдоль всей дороги, по ее обеим сторонам, величественно возвышались заграждения, визуально похожие на сильно увеличенное графическое изображение. При этом это изображение было настолько растянуто, что видно только лишь разноцветные точки, что-то вроде огромных пикселей, которые к тому же проносились мимо моих глаз, тем самым замутнено растягиваясь.

– А это тоже движется? Как и мы? – спросил я. И он прервал своё мычание.

– Что это?

– Ну всё это? – сказал я, визуально дополняя свой вопрос круговым движением руки, с вытаращенным указательным пальцем.

– А ты про это. Кто знает? Возможно, статичность объекта по отношению к другому объекту всего лишь нелепая формальность, а в общем как знать. Как знать, – ответил он. И самодовольно продолжил мычать дурацкую песню: «Ты в окошко посмотри и ничего не говори. А послушай тишину…».

«Гав-Гав».

Не может быть, – подумал я. – Это слуховая галлюцинация, вызванная раздражением от его песни, в довесок новым чувством вечного голода. Нет, этого не может быть. А откуда ему тут взяться? – продолжал размышлять я. Он снова прекратил петь. Заметив в зеркало заднего вида, что я стал нервничать.