← К описанию

Виктория Левина - Я сегодня Ван Гог (сборник)

Родиться имела честь в бывшем СССР, на стратегическом аэродроме, что на китайской границе в Читинской области. Случилось это в семье папы-лётчика и мамы-радистки в 1954 году, к несусветной радости двух израненных фронтовиков.

Росла на Украине, ходила в пионерках, даже удостоилась быть командиром пионерской дружины, чем очень разочаровывала философически настроенного папку, имевшего к тому времени диссидентский настрой ума.

Тогда же и случились первые литературные опыты. Писалось в муках, в состоянии огорошенности от появления опусов на свет, они были обильно смочены слезой от первых влюблённостей…

И вдруг – Москва! Учёба в Бауманке, огромная любовь, потрясшая основу бытия, музыка, камерные хоры с гастролями и – стихи, и – небольшие рассказы!

Однажды, прилетев на короткую побывку к обожаемым родителям, случайно оказалась на литературном конкурсе на Украине – и победила! Состояние шока. Неожиданная окрылённость занесла в редакцию «Юности», где по рекомендации маститых украинских «виршистов» и пропечаталась.

Писалось хорошо везде – на тесной кухоньке в хрущёвской «двушке» – шумной и прокуренной квартирке студенческой семьи, на конференциях, на пне в походных условиях, под гитару и портвейн, у детской постели с посапывающими во сне дочечками.

Выходили подборки на Украине, в России. Литературные семинары, литературные друзья на всю жизнь…

А потом всё кончилось. И был Израиль, и было синее-синее небо, и пальмы, и море. И скалы пустыни Негев с горными козлами на склонах, и библейские тропы, по которым ходил Бог…

Имею я и свою аудиторию, и десятки тысяч горячо любимых мною читателей, которые заходят на мою литературную страничку в инете.

Мой второй «израильский» муж понимает понемногу мой родной язык, но не настолько, чтобы понять всю глубину моей радости, когда что-то из пролившегося на виртуального читателя вдруг прорывается на главные страницы медии. Он просто радуется вместе со мной и тихо гладит меня по голове, когда я читаю ему новорожденное, переводя каждое слово…

Я сегодня – Ван Гог…

Романс

Я сегодня – Ван Гог,

мои тени деревьев красны,

на руках – фиолетовым пламенем

вспучены вены…

И расхристанный бог

рыжей с синим забытой весны

мне картины рисует – как в знамени

юной вселенной!

Мне сегодня видны

ярко-розовый цвет облаков,

что надеты, как бусы, на неба

зелёного дали

и лиловой луны

очарованной диск, и цветов,

опадающих чёрным, как небыль,

созвездья печали…

Подчиняется мне

всей палитрой усвоенных лет

суть знамений, влюблённостей полных,

предсказанной доли.

И уже прорисован вчерне

яркой масляной краской сюжет:

моя жизнь – как тот жёлтый подсолнух

на ветренном поле…[1]

Гора Свержения

Гора Свержения[2]. Парю, стою над бездною,

на цикломены не смотрю (цветут, прелестные!),

на сотни сосен и камней (так… украшение…).

На гору гнали главарей – для устрашения.

А он тогда стоял на краешке, непризнанный,

и на него вовсю глядел весь город «избранный»!

«Ворона белая», изгой в своём отечестве,

на край скалы привёл простое человечество

и показал всем им, отвергнувшим познание,

что – смел и мудр, неуязвим и горд изгнанием!

Там кто-то подлый подтолкнул, и в полдень ветренный

пророк бесстрашно сиганул в своё бессмертие!

А может быть, слова нашёл душою любящей

и молча сквозь толпу прошёл к Голгофе будущей…

А может, слепо поглядел, как смотрят странники,

и – растворился, улетел, как время праздников…

А там, внизу, стояла мать, глядела пристально,

стараясь в птице распознать судьбу и истину.

И лишь слова…

И снова строю виртуально жизнь из кубиков:

что было, если б не пошла дорожкой встречною,

что было, если бы другой любви пригубила,

уста медовые и радость быстротечную?

Проблема выбора встаёт всё актуальнее:

не оскудеет ли рука щедрот и Господа,

когда возникнет за окном горой сакральною

пейзаж заморского жилья, что долей послано?

И как мне быть, и что мне делать, чтобы ангелы,

Следующая страница