Михаил Турбин - Выше ноги от земли
Художник Елизавета Корсакова
Издательство благодарит литературное агентство «Banke, Goumen & Smirnova» за содействие в приобретении прав.
© Турбин М.
© ООО «Издательство АСТ»
В сиянье, в радостном покое,
У трона вечного творца,
С улыбкой он глядит в изгнание земное,
Благословляет мать и молит за отца.
А. С. Пушкин
1
В палате погасили верхний свет и зажгли три мрачных рефлектора. Руднев подвинул стул к дальней койке, но долго не садился. Он пристально смотрел на монитор, в котором распускались пестрые нити.
– Илья Сергеич, вы тут будете? – послышалось сзади.
Руднев обернулся. За дежурным столиком под горящим колпаком лампы работала сестра.
– Я выбегу ненадолго, можно?
Он кивнул, и медсестра вышла в коридор. Сквозь стеклянную стену Илья видел ее довольный профиль, следил, как она распустила волосы и, закусив шпильки, снова собрала их в ком. Оставшись один, Руднев тяжело опустился на стул, ссутулился до острых позвонков и принялся гладить руку ребенка, неподвижно лежащего под простыней. Это был мальчик четырех лет с крохотным несчастным лицом.
Под стиснутыми веками Руднев видел истекший день и последнюю свою операцию.
Вот он включает наркозный аппарат, проверяет подачу кислорода. Маша раскладывает на столике катетер, переходники, ларингоскоп.
– Все собрала? – спрашивает Илья медсестру.
– Какую трубку готовить?
– И откуда мне знать? Ты видела пациента? И я нет.
Маша, юная и звонкая, с розовыми от волнения щеками, ждет еще и еще глубокого голоса врача. «Она молодец, – думает Илья. – Вечно молодец. За что гоняю?»
– Возьми пятый размер и четыре с половиной, – холодно говорит и уходит.
Вот он летит по коридору к шумному свету приемного отделения. Его встречают санитар и травматолог. И Заза – хирург. Лысый, страшно бровастый. Илья подходит к нему и протягивает руку.
Слышна сирена. Звуки все ближе. Раздается резкий хлопок отскочивших от каталки дверей. В приемное вваливается бригада скорой.
На носилках – ребенок. Он без сознания. Липкий пот на лбу, губы густо-синие. Руднев сжимает вялое запястье мальчика и чувствует, как от холода детского тела, от тишины его пульса внутри него самого разгоняется сердечный бой и в голове, такой вдруг чистой, строятся мысли.
Ребенок хрипит, вдох его частый.
– Почему не интубировали? – спрашивает Илья, роняя голову мальчика набок.
– Так некому было! – отвечает фельдшер, щуплый, легкий парень с редкою бородкой. Кажется, не он гонит каталку, а каталка несет его за собой. Фельдшер торопится, теряет слова.
– Травма… живота. Кровит внутри. Давление…
– Давайте сразу на стол! Какая операционная готова? – спрашивает Заза.
– Везем в третью, – отвечает Руднев.
– Как угораздило?
– Сбили. На московской трассе.
– Что он там делал? – Заза глядит на фельдшера из-под недобро сошедшихся бровей.
Бородка у парня дергается.
– А мне откуда знать?
Колеса скользят с металлическим шелестом.
– Как зовут? – спрашивает Илья после всеобщего молчания.
– Чего докапываетесь? Мы привезли – вы разбирайтесь.
Заза теснит Руднева плечом:
– Илюх, на твоего похож, да?
Каталка заезжает в лифт. Заза поворачивается к фельдшеру и говорит через смыкающиеся двери:
– У него такой же был. Один в один.
Лифт тянет каталку на второй этаж.
Илья в маске. Пациент переложен на операционный стол. Звуки аппаратные: туи-туи. Маша цепляет датчики ЭКГ и сатурации, трещит упаковкой интубационной трубки.
Илья наклоняется с ларингоскопом над запрокинутым детским лицом. Волосы золотые – пух. Глазки под веками, знает Илья точно, – сизые.
– Широко.
Маша дает меньшую трубку. Слитый с анестетиком кислород заполняет легкие.
Сестра лаборатории ждет, когда Руднев поставит центральный катетер. Илья с иглою висит над ключицей ребенка. Сестра семенит к нему, забирает шприц с кровью.
Входят хирурги – несут перед собой руки. Заза и с ним второй, толстяк с физиономией, стянутой маской, и воспаленным увесистым лбом.
– Можете, – говорит Илья неподвижным голосом и фиксирует интубационную трубку.