Сергей Жадан - Ворошиловград

Телефоны существуют, чтобы сообщать о всяких неприятностях. Телефонные голоса звучат холодно и официально, официальным голосом проще передавать плохие новости. Я знаю, о чем говорю. Всю свою жизнь я боролся с телефонными аппаратами, хотя и без особого успеха. Телефонисты всего мира продолжают отслеживать разговоры, выписывая на свои карточки наиболее важные слова и высказывания, а в гостиничных номерах на ночных столиках лежат сборники псалмов и телефонные справочники – все, необходимое для того, чтобы не утратить веру.

Я спал в одежде. В джинсах и растянутой футболке. Проснувшись, бродил по комнате, опрокидывал пустые бутылки из-под лимонада, стаканы, банки и пепельницы, заляпанные соусом тарелки, обувь, злобно давил босыми ногами яблоки, фисташки и жирные финики, похожие на тараканов. Когда снимаешь жилье и обитаешь среди чужой мебели, приучаешься относиться к вещам бережно. Я держал дома всякий хлам, как старьевщик, прятал под диваном граммофонные пластинки и хоккейные клюшки, забытую кем-то женскую одежду и добытые где-то большие железные дорожные знаки. Я не мог ничего выбросить, поскольку не знал, что из всего этого принадлежит мне, а что является чужой собственностью. Но с самого первого дня, с той самой минуты, как я сюда попал, телефонный аппарат лежал прямо на полу посреди комнаты, вызывая ненависть своим голосом и своим молчанием. Укладываясь спать, я накрывал его большой картонной коробкой. Утром выносил коробку на балкон. Дьявольский аппарат лежал посреди комнаты и назойливым дребезжанием возвещал, что я кому-то нужен.

Вот и теперь кто-то звонил. Четверг, пять утра. Я вылез из-под одеяла, отбросил картонную коробку, взял телефон, вышел на балкон. Во дворе было тихо и пусто. Из боковой двери банка вышел охранник, устроил себе утренний перекур. Когда тебе звонят в пять утра, ничего хорошего от этого не жди. Сдерживая раздражение, снял трубку. Так все и началось.

– Дружище, – я сразу узнал Кочу. Голос у него был прокуренный, будто вместо легких в него вмонтировали старые прожженные динамики. – Гера, друг, не спишь? – Динамики хрипели и выплевывали согласные. Пять утра, четверг. – Алло, Гера.

– Алло, – сказал я.

– Друг, – радостно подбавил низких частот Коча, – Гера!

– Коча, пять утра, что ты хочешь?

– Гер, послушай, – Коча перешел на доверительный свист, – я не стал бы тебя будить. Тут такая шняга. Я ночь не спал, понял? Вчера брат твой звонил.

– Ну?

– Короче, он уехал, Герман, – тревожно зависло на другом конце Кочино дыхание.

– Далеко? – сложно было привыкнуть к этим его голосовым перепадам.

– Далеко, Герман, – включился Коча. Когда он начинал новое предложение, голос его фонил. – То ли в Берлин, то ли в Амстердам, я так и не понял.

– Может, через Берлин в Амстердам? – переспросил я.

– Может, и так, Гер, может, и так, – захрипел Коча.

– А когда вернется? – я успел расслабиться. Подумал, что это просто рабочий момент, что он просто сообщает мне семейные новости.

– По ходу, Гера, никогда, – трубка снова зафонила.

– Когда?

– Никогда, Гер, никогда. Он насовсем уехал. Вчера звонил, просил тебе сказать.

– Как насовсем? – не понял я. – Коча, у вас там все нормально?

– Да, нормально, друг, – Коча сорвался на высокие ноты, – все нормально. Вот только брат твой бросил тут все на меня, ты понял?! А я, Гер, старый уже, один не потяну.

– Как бросил? – не понял я. – Что он сказал?

– Сказал, что в Амстердаме, просил позвонить тебе. Сказал, что не вернется.

– А заправка?

– А заправка, Гер, по ходу на мне. Только я, – Коча снова подбавил к своему хрипению доверительности, – не потяну. Проблемы у меня со сном. Видишь, пять утра, а я не сплю.

– А давно он уехал? – перебил я.

– Да уже неделю назад, – сообщил Коча. – Я думал, ты знаешь. А тут такая вот шняга выходит.

– А что ж он мне ничего не сказал?

– Я не знаю, Гер, не знаю, дружище. Он ничего никому не сказал, просто взял и свалил. Может, хотел, чтоб никто не знал.