Фрэнсис Фицджеральд - Великий Гэтсби
Fransis Scott Fitzgerald
The Great Gatsby
A Novel
© Перевод, ЗАО «Издательство Центрполиграф», 2014
© Художественное оформление, ЗАО «Издательство Центрполиграф», 2014
Глава 1
В далеком детстве, когда я еще был ранимым ребенком, отец дал мне совет, над которым я размышляю до сих пор.
«Когда тебе захочется кого-нибудь покритиковать, – сказал он мне, – просто вспомни, что далеко не у всех на этой земле есть то, что имеешь ты».
Вот и все, что он сказал, но мы всегда понимали друг друга без лишних слов, и я знал, что он подразумевал гораздо больше, чем произнес. Именно поэтому я взял за правило склонность не высказывать свои суждения вслух – привычка, которая позволяла мне увидеть много любопытного в людях, но она же часто делала меня жертвой неприятных, назойливых людей. А ведь даже едва тронутый нездоровьем разум сразу отмечает это качество, когда оно проявляется в нормальном человеке; еще в колледже меня несправедливо обвиняли в политиканстве из-за того, что даже нелюдимые и замкнутые студенты посвящали меня в свои тайные печали. Большую часть их секретов я узнавал случайно; я частенько притворялся спящим или целиком погруженным в свои мысли или мною овладевало неуместное веселье, когда вдруг безошибочный знак указывал мне на то, что вот-вот настанет минута для очередных задушевных откровений; ведь задушевные откровения молодых людей, по крайней мере то, как именно они их выражают, обычно представляют собой плагиат, да еще и страдающий всякого рода недомолвками. Умение мыслить про себя и не высказываться вслух дает безграничные возможности. Я до сих пор немного боюсь что-нибудь упустить, если забуду, что (как с долей снобизма говорил мой отец и не без снобизма повторяю я) не все в равной степени от рождения наделены чувством основных моральных ценностей.
И вот, погордившись таким образом своими способностями, я все же должен признать, что они ограниченны. Поведение человека может основываться на разных вещах – на любви к тяжелому року или к слезливым маршам, но в какой-то момент я утратил интерес к тому, на чем именно оно основано. Когда я прошлой осенью вернулся с Востока, мне хотелось, чтобы мир оделся в военный мундир и замер по стойке «смирно». Я более не желал никаких увлекательных путешествий с привилегией проникать в человеческие души. Только Гэтсби – человек, именем которого названа эта книга, – стал исключением из правила, Гэтсби, воплощавший все то, что вызывало у меня когда-то презрительную усмешку. Если рассматривать личность как некую череду успешных ее проявлений, то в нем было что-то совершенно потрясающее, какая-то выразительная чувственность, обещание жизни, как будто он был связан с одним из тех затейливых механизмов, которые регистрируют землетрясение на расстоянии десяти тысяч миль от него. Эта восприимчивость не имела ничего общего с невыразительной впечатлительностью, которая удостоена названия «творческий темперамент»; это был необыкновенный дар надежды, романтическая мягкость, какой я никогда не встречал в других людях и вряд ли когда-либо снова встречу. Нет, Гэтсби под конец оправдал себя – вернее, не он, а то, что его терзало, та пыль, что запорошила его мечту, – вот что заставило меня на некоторое время утратить всякий интерес к быстро проходящим людским печалям и кратковременным радостям.
Вот уже три поколения моей довольно состоятельной семьи играют важную роль в жизни нашего городка, что на Среднем Западе. Карравей – это нечто вроде клана, ведущего свое начало, согласно семейной легенде, от герцогов Бэклу. Но на самом деле настоящим родоначальником нашей ветви был брат моего деда, который в 1851 году приехал в эти места, послал вместо себя наемника в федеральную армию и открыл собственный бизнес по оптовой торговле скобяными товарами (им сейчас занимается мой отец).
Прадеда своего я никогда не видел, но все говорят, что я на него похож, если судить по довольно суровому лицу, изображенному на портрете, что висит в кабинете отца. В 1915 году я окончил университет, вернулся из Нью-Хейвена – ровно через четверть столетия после моего отца, и некоторое время спустя принял участие в долгой тевтонской миграции, более известной под названием «Великая мировая война». Я так увлекся контрнаступлением, что, и вернувшись домой, все никак не мог найти себе покоя. Теперь уже Средний Запад казался мне не кипучим центром мироздания, а задворками Вселенной, поэтому я решил отправиться на Восток и начать изучение кредитного дела.