Edd Jee - Вечные сумерки

Часы над стойкой регистратуры показывали начало четвертого ночи. Пиканье аппаратуры разносилось по всему этажу. Люминесцентные лампы, несмотря на неистовую яркость, совсем не освещали длинный коридор, куда выходили стеклянные двери палат.

Лея, не таясь, миновала дежурную медсестру, когда та принялась перебирать карты пациентов, стоящие на полке в дальнем углу. Пройдя коридор почти до конца, девушка вошла в предпоследнюю палату и плотно притворила за собой дверь. Здесь было уже по-настоящему темно, а к пиканью добавился монотонный шорох системы искусственного дыхания.

На пациента, окутанного трубками и проводами, было тяжело смотреть. Даже энцефалограмма не показывала признаков жизни.

У изголовья кровати, держа дорогого человека за руку, на жестком стуле сидела девушка. От звука шагов она вздрогнула и подняла голову.

– Это Вы? Вы звонили мне? – спросила она невнятным со сна голосом.

– Да, – ответила Лея.

– Как Вы сюда вошли? Я все ждала, что меня предупредят. Я ждала Вас днем. А теперь уже завтрашним утром.

– Я смогла войти, потому что меня ждали. Днем я прийти не могла. День не моя вотчина.

Лея оглядела палату. В углу стояло одно единственное мягкое кресло, где видимо несчастная девушка и спала, ожидая, когда её любимый или очнется, или на консилиуме решат отключить аппаратуру. Дальнейших расходов страховка не покрывала.

– Я присяду, – сказала Лея, направившись к креслу, – это может занять много времени. Очень. Не тревожьте меня, несмотря ни на что.

Девушка торопливо закивала, поднимаясь на ноги, но не желая отпускать руку возлюбленного. Таинственная, но долгожданная незнакомка, позвонившая накануне и предложившая помощь, уже успела устроиться в кресле, так и не сняв верхней одежды. Она откинула голову на спинку и закрыла глаза.

Унсу сидел на обломке стены, которая возможно была частью здания, если здесь когда-то были дома. Кругом простирались развалины. Что это было? Город? Не похоже. Больше это напоминало заброшенные декорации.

Буквально на глазах небо из темно-красного стало почти черным. Тяжелые тучи нависли низким давящим потолком. И воздух опять стал совсем неподвижным. Оно и к лучшему, иначе на этом кладбище неведомой цивилизации стало бы невозможно дышать от завесы пыли. Грязно-серая и мелкая-мелкая, она была всюду. Толстым ковром покрывала все в этом мире. И даже люди казалось, были припорошены ею.

– Люди, – пробормотал он, чуть заметно усмехнувшись, – нет здесь людей. Только нелюди, позабывшие прошлую жизнь.

Он коротко свистнул и спрыгнул со стены. Приземлившись, выпрямился. Он не таился, но тренированное тело не произвело ни единого лишнего движения, ни единого звука. И пыль осталась лежать неподвижно. Несколько… восемь особенно плотных теней, затерявшихся среди каменных остовов и мертвых кривых деревьев, встрепенулись и заскользили к нему. Нет, не тени. Его команда. Почти люди, в сравнении с прочими местными обитателями.

Они тоже уже не люди, но все же в каждом из них осталось что-то человеческое. Больше, чем в других в этом сумасшедшем мире. Но меньше чем в нем, в этом Унсу был уверен. Они еще не совсем разучились мыслить, еще не до конца позабыли, как чувствовать. Но они не помнили своих имен. Четыре девушки, и четверо молодых мужчин. Почти люди, только кожа их такого же цвета, как пыль; и волосы. Другие цвета едва проглядывали через серый. Наверное, скоро и он станет таким же серым приведением в черных лохмотьях одежды. Когда же? Может тогда и ему не нужно будет ни о чем переживать, не нужно будет ни о ком заботиться. И пытаться вспомнить что-то кроме имени уже не нужно будет.

Воздух, все такой же неподвижный, изменился, едва заметно потянуло стылой сыростью.

– Уходим, – бросил Унсу, когда тени нелюдей выстроились у него за спиной, – к вечным огням. Через пустошь. Грядет холодная ночь. Очень холодная.

Он еще раз усмехнулся. Нет здесь ни дня, ни ночи, здесь вечные сумерки, и грязное багряное небо над головой.