Марина Новикова-Грунд - Уникальная картина мира индивида и ее отображение на тексты: на примере текстов людей, совершивших ряд суицидальных попыток

© М. В. Новикова-Грунд, 2014

© ООО «Левъ», 2014

Понятие «картина мира» широко используется в современной научной парадигме. В астрономии птолемееву картину мира драматически сменила галилеевская, в физике принято говорить о классической, «доэнштейновской» картине мира и ее новейших изменениях, в литературоведении общеупотребительно обращение к картине мира того или иного автора художественного произведения или к картине мира героя. Языковая картина мира после знаменитых работ Сэпира-Уорфа [100, 143] стала предметом пристального внимания нескольких поколений лингвистов, в философии благодаря творчеству Хайдеггера укоренилось представление об экзистенциальной картине мира, которое в целом было унаследовано экзистенциальным направлением в психологии. При этом обычно само словосочетание «картина мира» практически не определяется как термин в строгом смысле этого слова, им оперируют как чем-то совершенно очевидным и понятным per se. Исключением можно, по-видимому, считать хайдеггерианскую традицию, в которой последовательно обсуждаются составляющие картины мира – пространство, время и пр., а также ее смысловой центр; человек, чьей картиной мира эта картина мира и является, так что, следуя за логикой Хайдеггера [121, 452], картина мира непременно есть чья-либо картина мира. Таким образом, субъективность является имманентным свойством означаемого и семантической составляющей означающего «Картина мира».

Картина мира в целом и ее составляющие явились предметом внимания различных психотерапевтических направлений – гештальт-терапии, гуманистического и экзистенциального подходов и целого ряда других. Однако семантическая неопределенность и многозначность интерпретаций этих объектов была такова, что вынуждала отказаться не только от их непосредственного эмпирического и экспериментального исследования вследствие неприложимости к ним обычных статистических методов, но в ряде случаев даже от перевода с одного европейского языка на другой (ср. проблему Angst) и от сопоставления сходных конструктов, используемых в рамках различных направлений (ср. «контакт» в гештальте и «близость» в экзистенциальной психологии). «Вавилонской башней», с создания которой началось расхождение языков описания, укоренившихся в ныне существующих направлениях, стал, на наш взгляд, ряд философских работ экзистенциального направления (Кьеркегор, Гуссерль, и особенно Хайдеггер, Гадамер, а также Ясперс, Сартр и др.) [63, 39, 139, 99], которые принципиально изменили парадигму в гуманитарной сфере ХХ в., но при этом были написаны усложненно и многозначно, так что множественность интерпретаций прямо вытекала как из глубины понимания человеческой души, так и из способа изложения этого понимания [79, 144].

С возникновением «экзистенциальной системы координат», которая не отменяла картезианскую, а лишь охватывала другое поле потенциальных задач, и следует связать окончательное разграничение между теоретико-научными и психотерапевтическими интенциями исследований в психологии. Теоретические исследования естественно определились как принадлежащие к объективной, декартовой системе координат, где картина мира состояла из «наблюдаемых объектов» и обосновавшегося отдельно от них «наблюдателя», в то время как самые разнообразные психотерапевтические направления оказались так или иначе включенными в субъективные, недекартовы координаты, где каждый из множества «наблюдателей» наблюдал собственные объекты, от которых не был отделен, так что акт наблюдения оказывал на них воздействие и изменял их. Этот факт требовал обращения к такому конструкту, как субъективная картина мира (а вернее, субъективные картины миров различных людей), что оказалось исключительно плодотворно в отношении понимания проблем отдельного, уникального, конкретного человека, позволяя взглянуть на реальность его глазами. Но эта новая субъективность имела и обратную сторону: оставаясь субъективностью и сохраняя подвижность и «текучесть», она ускользала от описания стандартным математическим метаязыком – требуя либо отказа от математической объективации, либо создания нового математического метаязыка.