Дмитрий Самохин - У смерти твои глаза

Человек, развалившийся в желтом кресле напротив меня, с первого взгляда показался неприятным типом. Лишь он переступил порог моего новенького офиса (только вчера мы отпраздновали новоселье) и сыто, с оттенком презренья осмотрелся по сторонам, как я почувствовал волну антипатии, поднявшуюся горлом. Узкое, вытянутое лицо истукана с острова Пасхи, поджарое тело, скрытое строгим черным костюмом от Армани с бриллиантовыми запонками, высверкивающими из темных туннелей рукавов. Судя по запонкам, костюму, холеной роже и повадкам избалованного кота, оказавшегося посреди помойного царства, – денежки у него имелись, и немалые. Я поморщился в душе, состроил сам себе кислую физию, точно объелся лимонов, и выпустил из клетки самую гнусную из своих улыбочек – подобострастную.

Посмотрим, с чем вы припожаловали ко мне, господин Чистоплюй!

– Прошу вас, садитесь!

Я указал ему на кресло и подвинул к посетителю коробку с кубинскими сигарами. Между прочим, дорогие бестии, по сто пятьдесят рубликов за штуку. Господин Чистоплюй покосился на шкатулку и поморщился, точно увидел вместо сигар самокрутки с дрянной махоркой.

– Нет! Благодарю!

Он зябко помял ладони, словно совершал обряд омовения, и уныло зевнул.

Я не собирался терпеть подобную наглость. Мои сигары ему не пришлись ко двору, а теперь восседает в кресле, как на троне, и изображает скучающего монарха. Но тут я увидел на его правой руке золотой перстень с огромным бриллиантом и решил малость обождать с выставлением потенциального клиента за дверь. В конце концов в финансовом плане я переживал сейчас далеко не самые подходящие для гонора времена. Новый офис и ремонт движка в катере сожрали практически всю наличку и обнулили счет в банке. Остались сущие крохи, только чтобы счет не закрыли. А тут еще и юбилей града на носу – 300 лет – значит, предстоит недельки на три‑четыре полный штиль.

– У вас ко мне какое‑то дело? – осторожно осведомился я, на всякий случай положив руку на кнопку сигнализации, прилаженную к внутренней поверхности стола. Проводок от кнопки тянулся в соседнюю комнату, где наводил порядок мой напарник и компаньон Гонза по прозвищу Кубинец. Вдруг потребуется помощь, если господин Чистоплюй окажется психопатом и кинется на меня. На такой случай мы и провели в соседнюю комнату сигнализацию. Вдвоем‑то утихомиривать куда сподручнее. А судя по поведению, посетитель выдался как раз из опасной категории – непредсказуемых.

– Да, – рассеянно отозвался Чистоплюй. – Я хотел бы нанять вас.

Какой бесцветный голос. Но это уже ближе к истине, стало быть, рядом гонорар.

– Внимательно слушаю. – И я вежливо развесил уши.

– Иероним Балаганов, – представился потенциальный клиент.

– Даг Туровский, – любезно ответил ему я. – Частный сыщик.

– Я знаю. Потому к вам и пришел. У меня очень деликатное дело, которое… я бы не хотел его огласки. Так что если это возможно…

– Мне дать вам расписку? – съязвил я, убирая руку от кнопки. Этот тюфяк явно был неспособен на шизоидные действия.

– Зачем же расписку. Расписку не надо. Можно и так. Как‑нибудь так. – Господин Чистоплюй обмяк и съежился в кресле, будто снедаемый жаром.

Знаем мы все их деликатные дела – сбежавшая любовница, подозрения в отношении супруги, возможный шантаж. Список прост и банален, как фиговый листочек на срамном месте у античной статуи.

– Пропал один человек. Сегодня утром пропал. И это очень странно.

Я уже приготовился услышать душещипательную историю трагической любви, о сбежавшей дамочке и украденных кредитках, которые были обналичены, пока Простачок досыпал счастливый сон на ложе любви, но история оказалась совсем иной.

– Пропал мой компаньон. Романов Роман Исаевич. Он выехал из дома в девять утра, но до офиса не добрался, – голосом полным трагизма сообщил мне Иероним Балаганов суть проблемы.

Таким замогильным тоном вещают о приближающемся апокалипсисе или на худой случай о подходе цунами, но никак не о трехчасовом отсутствии компаньона. Я усомнился в сексуальной ориентации потенциального клиента, но, приглядевшись, сомнения отбросил. В этом плане он был чист, как годовалый младенец, извлеченный из крестильной купели.