Ярослава Лазарева - Триптих
Левая часть триптиха
Лилит и Люцифер
Тьма сгустилась, но солнце не встало.
Черной розы оплавленный лик
ярким абрисом, вспыхнувшим ало,
был в мгновение в вечность залит.
Сердцевина распавшейся плоти
распласталась, веками гния.
Но застой прекратили потоки
исходящего снизу огня.
Лепестки пепелища раскрылись,
цветоложе наполнилось злом.
И печати от жара бугрились,
завершался сокрытий всех взлом.
Разрасталось горящее жерло,
сотни пут раскидало вокруг,
Жало вышло отравленным жезлом.
Из огня прыгнул серый Паук.
Заметался, плетя злые сети,
источая блестящую ложь,
затянул паутиной просветы.
И уняв возбуждения дрожь,
распластался на тлеющей розе.
И угасла в плену Красота.
И Паук в торжествующей позе
замер в центре спирали костра.
И свернулся огонь свитком дымным,
заструился, к корням уходя.
Пепел с запахом горько-полынным
разлетелся, отраву неся.
И спираль раскрутилась кругами,
разошлась за края без границ.
И раскрылись, приблизившись, дали,
и сломалась система: верх-низ.
Дно поднялось и заняло место
высоты.
Небо пало во Тьму.
Беспроглядная ночь повсеместно
воцарилась, неся пустоту.
И Паук смертным сном наслаждался
и питался энергией Тьмы.
Заплетя паутиной пространство,
охранял беспросветность тюрьмы…
…Звук трубы, нарастая, бил метко
прямо в центр паутинного зла.
И Паук в разрушаемой клетке
содрогнулся, очнувшись от сна.
Максимально он лапы раскинул,
придавил брюхом чашу судьбы.
Но толчок снизу монстра подкинул.
Он завис.
Рёв небесной трубы
пригвоздил Паука к центру Сети.
И пронзил его острый росток.
Поднимался он быстро из тени,
озарился рассветом восток.
И Паук был бутоном разорван,
сквозь него Красота проросла.
Заалела прекрасная Роза,
засверкала на листьях роса…
…Распустился цветок лепестками надежды,
Тьму разрушил, раскрасив ее.
Воплотилась фигура и, скинув одежды,
обнажила не плоть – бытие.
Мягким золотом волосы плавно струились,
звезды плавились в черных зрачках,
облака в серой радужке дымно клубились,
цвет зари розовел на щеках…
Рассмеялась она, в воду чистую глядя
и любуясь прекрасным лицом.
И со лба убрала шелковистые пряди,
поиграла ненужным кольцом.
Быстро с пальца сняла, на ладонь положила,
обруч крохотный солнцем сиял.
И открылась любви златоносная жила,
но покров с тайны Яхве не снял.
Опустила кольцо она в тихую воду,
замутила зеркальную гладь.
Отказалась примкнуть к изначальному роду
и женою назначенной стать.
Блеск кольца обручального медленно гаснул,
уходя вглубь, спускаясь на дно.
Она взглядом следила.… Увидела ясно,
как в воде отразилось лицо.
Не ее. Отшатнулась и вскрикнула в страхе,
и разбила лик чуждый ногой.
Брызги в небо взлетели. На солнечной плахе
испарились. Оставшись нагой,
наклонилась и в гладь водяную вгляделась.
Стала плоской упругая грудь.
Бедра узкие,… признаки юноши тела.
– Отомстил?! – закричала. – Забудь!
Даже имя мое не останется в Книге,
не услышишь и в звуках его,
но запомнишь навек о том сладостном миге,
когда первым вошел в бытие.
– Так останься женою, – Адам ей ответил. –
И избавься от беса лилу.
Половинкою будешь ты – первой на свете!
– Из лилу превращусь в лилиту?
И надолго двуполой бесовкой я стану?
– Станешь женщиной. Вот твой удел.
– Но нас двое, Адам! Мне рожать беспрестанно,
и плодить для планеты людей?
– Путь таков! Предназначен для пары он свыше.
Ты и я, мы – созданья венец.
Мы – начало начал, часть божественной ниши.
Рай отдал нам великий Творец.
Но она отвернулась. И в воду взглянула.
И увидела: юноши лик
изменился мгновенно. Скульптурные скулы
округлились, румянец возник.
Засияли глаза, взгляд лучился лукаво
из-под длинных пушистых ресниц.
Прилила кровь к губам и окрасила ало.
Голос, звонче, чем пение птиц,
полетел из груди.
– Снова девушка? Мило!
И она засмеялась, грозя
тонким пальцем.
– Прекрасная, что ты решила?
Ты жена мне? Навечно семья?
Кулачки сжав и брови нахмурив, сказала:
– Я решила: не быть вместе нам!
Выбираю свободу, начну все с начала.
Отпускаю тебя я, Адам!
День померк. Бесы снова вселились
в ее тело и стали шалить.