Николай Дмитриевич Ахшарумов, Семен А. Панов - Три суда, или Убийство во время бала

Я уже ложился спать в надежде отдохнуть после нескольких часов непрерывной работы, как кто-то постучался ко мне в дверь.

– Кто там? – спросил я.

– Частный пристав Кокорин! – отозвался голос из другой комнаты.

Удивленный таким поздним появлением лица, с которым я обыкновенно виделся по утрам и только по служебным обязанностям, я предположил, что ему не просто вздумалось побеседовать со мною. Я накинул на плечи халат и отомкнул дверь.

Кокорин вошел с видом человека, сильно озабоченного.

– Уже первый час ночи, – сказал я ему. – Какова причина вашего посещения? И чем могу служить?

– Извините, дело спешное, я являюсь сюда по приказанию полицеймейстера…

– Да прежде скажите, как вы прошли к моей комнате? Я не слыхал звонка.

Привычный, по своей должности, к беспрестанным происшествиям, я не горел особенным нетерпением немедленно узнать, в чем дело.

– Слуга ваш забыл запереть двери…

– Понимаю. Прошу садиться. Вы говорите, вас прислал полицеймейстер?

– Он приказал доложить вам об ужасном происшествии. У Русланова на балу убили дочь его, девицу Елену Владимировну…

– Может ли быть? Когда?

– Полчаса назад.

– Убийца задержан?

– Убийца неизвестен. Все ждут вас. Мы и протокола не составляли. Полицеймейстер распорядился, чтобы никого не выпускали из дома до вашего прибытия. Я приказал заложить экипаж.

Пока я одевался, а секретарь мой собирал в портфель канцелярские принадлежности, частный пристав рассказывал:

– Сегодня у Русланова бал по случаю помолвки его дочери. Гостей собралось много; там сейчас весь город и все уезды.

– Дочь Русланова должна была выйти, кажется, за Петровского? – спросил я.

– Так точно. Он там же. В разгар танцев невеста почувствовала себя дурно и пошла в свою комнату освежиться. Не прошло и пяти минут, как раздался крик. Петровский и многие из гостей бросились к ней… Ее нашли на кушетке умирающей…

– Что она? Отравлена? Задушена?

– Зарезана.

Я пожал плечами.

– И никаких следов?

– Никаких! Насколько я мог понять из слов полицеймейстера, который был на балу, никаких!

Пришли доложить, что экипаж готов, и мы отправились. Скоро лошади остановились в одной из соседних улиц, около подъезда большого дома, из окон второго этажа которого лился яркий свет. Мы заметили лица, прижавшиеся к стеклам: видимо, моего приезда ожидали с нетерпением.

Швейцар отворил двери. Я поднялся по лестнице, богато изукрашенной и уставленной растениями. На верху ее стояли несколько мужчин во фраках. Увидев металлические пуговицы моей форменной одежды, один из гостей быстро удалился, и не успел я дойти до бальной залы, как он возвратился под руку с полицеймейстером, полковником Матовым.

Этот последний, пожимая мне руку, сказал:

– Ну, Иван Васильевич, и голову потеряешь! Что за причина, понять нельзя! Во всем городе тихо и смирно, и вдруг – где же? на балу! – убийство. Среди многочисленного собрания! И концов нет…

– Пока Кокорин за мной ездил, вы ничего не смогли разузнать?

– Ничего.

– А гости не разъезжаются?

– Я просил всех подождать вашего приезда: кто знает, не окажется ли между ними виновный.

Мы шли по зале. Целый рой дам в бальных туалетах мелькал перед моими глазами. Иные ходили взад и вперед, другие сидели или стояли. Мужчины, густой толпой собравшись в кружок, делились друг с другом своими предположениями касательно таинственного происшествия. Музыканты сошли с хоров и чего-то ожидали. На лицах мужчин я видел любопытство, на лицах дам – недоумение и ужас.

Ко мне подошли несколько мужчин, прося освободить дам от тяжелой необходимости дожидаться составления какого-то акта, до которого им нет дела. Я внутренне соглашался со справедливостью такого требования. Но? во-первых, мне еще ничего не было известно, и Матов ничего не сказал мне о сделанных им распоряжениях, кроме того, что все выходы из дома заняты городовыми, а среди гостей, возможно, есть свидетели, показания которых могут иметь существенную важность для начала следствия. А во-вторых, подобное распоряжение входило в состав не моих, а полицейских функций.