Светлана Захарова - Три Натальи
Утро.
Она лежала на траве. На той самой невзрачной траве, которая растёт во всех дворах.
Никто не знает её названия, никто не обращает на неё никакого внимания. Трава давно стала естественным фоном нашего существования, как земля, как асфальт, как солнце, которое в эти часы между ночью и утром только-только просыпалось и окна домов оставались тёмными.
Однако утро пробивалось сквозь ночную тьму, и через какие-нибудь полчаса уже можно было различить каждую травинку, примятую женщиной, её силуэт и волнистые волосы, которые безжалостно трепал ветер.
Женщина лежала в неудобной позе, юбка её задралась, левая нога некрасиво подвернулась, а с правой слетела туфля, которая неприкаянно лежала в той же траве в полуметре от женщины, выставив на обозрение высокий каблук, который, однако, никто не заметил.
Если бы двор освещался лучше, лежащая женщина могла привлечь чьё-то внимание ещё несколько часов назад, когда она ещё дышала, когда её блузка колыхалась не только от ветра, но и от напряженной работы лёгких, из последних сил снабжавших организм кислородом и отдаляющих время последнего вздоха.
Но мимо прошла парочка, занятая только собой. Потом пробежал запоздалый студент. Проехала машина, ярко осветив своими фарами лужайку, и скрылась в глубине двора не снизив скорости. Никто не увидел, что совсем рядом, в траве, скрыта чья-то тайна чьё-то горе, чья-то дочь, жена или мать не нашла здесь помощи или же она была одинокой и её исчезновения никто не заметил, поскольку день был выходной и на работе её ещё не хватились.
Неизвестно, сколько бы ещё пролежала она в такой неудобной позе, если бы не бомж Тимофей, помятый, дурно пахнущий мужчина лет пятидесяти, который имел привычку рано утром, ещё до дворников, собирать во дворе бутылки и алюминиевые банки для своего “бизнеса”. Он и споткнулся, было о неизвестно откуда взявшееся тело, которого вчера на этом месте точно не было – в этом бомж готов был поклясться.
Тимофей остановился и внимательно посмотрел на женщину. Сделав для себя определенные выводы, он не стал её трогать – не потому, что знал милицейские правила, а потому что сильно испугался. Покойников он боялся больше, чем живых, хотя именно живые сделали для него много зла. Н с живыми всё ясно, а смерть – это всегда какая-то тайна, жуткая и непонятная.
Тимофей бросил кошелку с бутылками под лавку и пошёл на более людное место, надеясь встретить прохожих. И в это время один из водителей уже подходил к своей тачке, торопясь выехать первым. Он и вызвал по просьбе Тимофея ”Скорую помощь”. А уж милицию вызвали сами врачи.
Бомжа Тимофея допросили по всем правилам, при этом стражи порядка не забыли поинтересоваться и его образом жизни. И когда “Скорая помощь”, констатировав смерть, увезла женщину в морг, никому не нужный и неизвестно для чего живущий мужчина вдруг ощутил огромный душевный подъём. Оказывается и он на этой земле ещё для чего-то пригодился.
Трава была примята недолго. Привыкшая ко всему дворовая растительность быстро выпрямилась, стоило лишь очередному порыву ветра погладить её. Следы непонятного происшествия исчезли.
Зеркало.
Юля шла по Никольской улице, любуясь архитектурой старинных зданий, читая вывески магазинов и рекламные щиты. Она приехала на свадьбу брата и специально вышла погулять по Москве, пройтись пешком по красивым улицам её когда-то родного города. В Москве она ощущала прилив сил и запасалась какой-то особой жизненной энергией. Которой хватало надолго.
Увидев магазин “Оптика”, она вспомнила, что забыла дома, в Германии, очки, которые она надевала, глядя вдаль. Не купить ли ей московский вариант оптики? Вдруг надумает сходить в театр или на премьеру хорошего кинофильма…
Она вошла в магазин и огляделась по сторонам. Очков здесь было великое множество: они висели на специальных приспособлениях, развешенных вдоль абсолютно зеркальных стен. Юля увидела в зеркале себя: двадцатичетырёхлетнюю достаточно высокую миловидную девушку с распущенными русыми волосами. Оставшись довольной своим отражением, она подошла к очкам и скоро убедилась, что московского варианта оптики просто не существует: все приличные оправы были импортными.