Борис Полушкин - Три колодца

Господа! Угостите поэта,

Вновь стакан его горек и пуст,

Он сегодня оплакивал лето

И рябины пылающий куст.

Уж не лучшие ждут перемены

В завывании близкой пурги,

Не царапают больше измены

И не бесят друзья и враги.

Не поются, как прежде, куплеты

И бороться с судьбою нет сил.

Господа! Угостите поэта

И простите, как он вас простил.

Хромали рифмы, ссорился катрен,

Не помогал ни чай, ни крепкий кофе,

И я подумал: «Если Музе пофиг,

То мне всё это вовсе до колен!»

Пошёл к соседу, он чинил забор:

– Бросай работу, мастер деревянный,

Ты продолбил мне темя, окаянный,

Присядем в тень, затеем разговор.

О том, о сём поговорим ладком,

Есть для души хорошее винишко,

Политиков обсудим, но не слишком,

Чтоб не ошпарить ноги кипятком.

Сегодня солнце, словно на заказ,

В пыли дорожной роются наседки,

И у колонки собрались соседки,

Пятиминутку выправив на час.

У магазина скопище машин,

В багажник грузят хрень заместо пива,

Калина расцвела неторопливо,

Бог завтра даст, и зацветёт жасмин.

Ещё одна сменяется весна,

Но это, друг, не повод для печали,

Пока глоток сухого «цинандали»

Мы оценить способные сполна!

Тете Зине в магазине

водки свежей привезли.

Я сегодня буду синим!

Притяжение земли

Для себя открою снова,

Не добраться мне домой

И ударит, как подкова,

В грудь тяжелый шар земной.

Не убьет, а только свалит,

Ссадин пара пустяков,

Пусть непьющий трезвость славит

И живет без синяков.

Пусть стремится он к победе,

Честь ему и в руки флаг!

Он как скорый поезд едет,

Тарахтит, как порожняк.

Утром встану я с похмелья,

Соберу в ладонях медь.

На меня одно веселье,

Любо-дорого смотреть.

Сзади шепот: «безобразник!

Постыдился б седины!»

Я устроил только праздник,

Не в масштабе всей страны,

А на улице короткой

У поселка на краю,

Зная свой характер кроткий

И покладистость свою.

Поборов в коленях слабость,

Обопрусь на магазин

И скажу: «Какая гадость

Ваша водка, тетя Зин!»

«Бог не встретит, так догонит!»,

– Говорила мама мне.

То в кабине, то в вагоне

Я мотался по стране.

Уносили самолёты

Тело бренное моё

В заполярные широты

Бородой пугать зверьё.

С милой женщиной ночёвки

Слов не знающей «Нельзя»,

И терялись, как подковки,

Однодневные друзья.

Что искал, уже не помню,

Затерялось в суете,

А в душе так много комнат,

Все пустые и не те.

Я насытился снегами,

С тёплым морем завязал.

Взял билет, поехал к маме.

И впервые… опоздал.

Нет у кладбища порога,

Как черту переступать?

Я в пути не встретил Бога,

Мне его до смерти ждать.

На сиреневой полянке,

На ромашковом лугу

Мы играли в догонялки,

Целовались на бегу.

В сарафанчиках берёзки

Не стеснялись белых тел,

И какой-то пьяный в доску

Соловей в июле пел.

Сколько лет с тех пор минуло,

Сколько долгих зим прошло,

Но ветрами не задуло

Нашей юности тепло.

Поросли быльём поляны,

Протрезвели соловьи.

Где вы, Марьи да Иваны?

Только чибис спросит: «Чьи?»

Больничный узкий коридор,

Окно с заляпаным стеклом,

И медсестра болтает вздор

По телефону за столом.

Иду с графином за водой

Беспечный сын семьи больной.

И вдруг удар! И больно мне,

И я сползаю по стене,

Врасплох застигнутый волной,

Тону во тьме и тишине.

И снова свет.

Он отовсюду,

И не тону я, а летаю.

Не удивляюсь вовсе чуду,

Но вижу все и понимаю.

И боли нет и страха нет,

Один лишь мягкий белый свет.

Внизу склонились надо мной,

Срывают пуговиц горох

И ловят мой последний вздох,

Но вздоха нет.

Тогда дугой

В меня как в наковальню били,

Но ток высокий был бессилен.

Все отошли.

«За упокой.»

Все отошли,

Но не один!

Достал иглу-адреналин.

В глазах решительность и злость

Уйти желаете?

Постой!

Есть аргумент еще простой.

И в грудь иглу мне вбил, как гвоздь.

Боль взорвалась и свет померк…

Очнулся через день, в четверг.

Услышал смех, открыл глаза,

Хотел окликнуть, но не смог.

Врач подошел:

«Лежи сынок,

Тебе кричать еще нельзя.»

И все же я набрался сил:

«Я видел все, я с Вами был.