Виталий Чипиженко - Третья дверь

… Их вырвали из привычной жизни… Их швырнули в кровавую грязь войны… Когда-то они были юношами, учившимися жить и мыслить. Теперь они – пушечное мясо. Солдаты. И учатся они выживать и не думать. Тысячи и тысячи навеки лягут на полях Первой мировой. Тысячи и тысячи еще пожалеют, что не легли вместе с убитыми.

Аннотация к роману Э. М. Ремарка «На Западном фронте без перемен»

Бог ценит дела по намерениям их. Ибо сказано: «даст тебе Господь по сердцу твоему» (Пс. 19:5)… [Поэтому] кто хочет что-нибудь сделать, но не может, тот [считается] перед Богом, знающим намерения сердец наших, как сделавший.

прп. Марк Подвижник, «Слова, 1.184, 2.16»

Стук в дверь Милан услышал не сразу, хотя стучали долго и настойчиво. Тяжелый, похожий на обморок сон, не отпускал.

Вот уже более полугода после выписки из госпиталя каждый вечер невыносимая боль раскаленным обручем начинала сдавливать голову. Приходилось тушить свет и, скрипя зубами, сжиматься комком в углу дивана. После полуночи боль отступала, но взамен приходила бессонница – звенящая пустота, где мир превращался в застывшую яркую точку. Любая попытка думать вела к срыву – точка оборачивалась колеблющимся красным маревом, и вновь возвращалась мучительница-боль. Лишь к утру на несколько часов он забывался во сне – глубоком, без сновидений. Просыпался мокрый от пота, истерзанный физически и морально, хотя взамен получал способность чувствовать и более или менее здраво мыслить.

Военные врачи лишь разводили руками, говорили мудреные слова по-латыни, что-то выписывали. Иногда казалось, что наступило облегчение, но проходило несколько дней и все неизбежно возвращалось на круги своя.

А с весны появился страх, постоянный, не дающий ни минуты покоя. Нет, не за себя – на свой счет он давно уже не строил иллюзий. Боялся за Горана, младшего брата – единственную родную душу на этом свете. Художника, наивного очкарика, баловня семьи спешно мобилизовали и сразу же бросили в этот ад, из которого Милан, или что там от него осталось, едва вырвался живым.

Вначале еще казалось, что брата не призовут из-за высокой близорукости. Однако колоссальные людские потери обеих сторон за время войны не оставляли надежды на отсрочку практически никому. За последние месяцы от Горана пришло несколько коротких писем из Галиции. Наигранно-бодрые, но между строк сквозила смертельная тоска – Милан знал толк в таких вещах. А еще он знал о положении Австро-Венгерской армии на Восточном фронте – шансов уцелеть было совсем немного, разве что брата, как и его, тяжело ранят, а затем комиссуют по инвалидности.

В последнее время он старался как можно реже вспоминать прошлое. Еще совсем недавно была большая дружная зажиточная семья. Отец – черногорец, успешный коммерсант, женившись на матери – австриячке, выпускнице пансиона для дворянских детей-сирот, уже более тридцати лет жил в Вене. Большая квартира с прислугой, занимавшая целый этаж, несколько магазинов в центре, склады в порту – все это позволяло видеть ближайшее будущее семьи легким и безоблачным. Детей в семье было четверо. Старший, Радован, работал инженером-электриком в Германии, младший, Горан, учился в Венской художественной школе, сестра Зоряна – в гимназии. Милан окончил два курса Высшей технической школы. Подобный выбор был сделан под влиянием старшего брата, свято верившего в будущее торжество технического прогресса. Сам же Милан был по натуре скорее романтиком – любил литературу, искусство, природу. Последнее передалось, очевидно, от матери. Материнское влияние сказалось и на его внешности – темно-русые волосы, серые глаза, мягкие черты лица, хотя высокий рост, стройность и физическая сила были явно отцовскими.

В детстве отец почти каждое лето отправлял сыновей в Черногорию, к деду – хотел, чтобы дети досконально знали язык и культуру своей второй Родины. Дед безвыездно жил в Цетинье – столице, и слыл в Черногории легендарной личностью. Мудрый, высокообразованный, он знал около десяти языков, и, что уж совсем необыкновенно, в далекой молодости служил секретарем у самого владыки Черногории Петра II Петровича Негоша. Сам дед был не намного младше хозяина, но бесконечно преклонялся перед его талантами политика, философа, поэта. Владыка, как рассказывали, благоволил юноше, не раз посылал его в Европу – вначале учиться, а затем подбирать книги для своей библиотеки.