Ева Ночь - Тот, кто умеет ждать

Альберт

Я любил её всю жизнь.

Девочку с глазами цвета синего летнего неба.

Девушку в платье до колен и с загадочной улыбкой на устах.

Женщину, что ушла от меня без объяснений и вернулась годы спустя.

Разговор «о нас» не заладился с самого начала.

Мы пересеклись на дне рождении её племянницы Таи-Насти. Я смотрел на неё и понимал, что такое умирать от счастья только потому, что могу её видеть и слышать.

– Альберт, – голос у Лады красивый, но какой-то неестественно спокойный и одновременно напряжённый. – То, что мы встретились снова, ничего не значит.

– Неужели? – не удержался я от сарказма.

– Много воды утекло.

– Тринадцать лет, – поддакнул ей я.

– У тебя своя жизнь, у меня – своя.

– Как свежо и неизбито.

Удержаться невозможно, когда она пытается быть мудрой, а меня выворачивает наружу от её спокойствия и невозмутимости.

– Но знаешь что, Лада Бакунина? – меряю её взглядом. – Я бы попробовал. Вдруг не всё ещё перегорело, как думаешь?

Я делаю шаг, сокращая расстояние между нами, а когда до поцелуя остаётся один лишь вздох, она уклоняется.

– Не надо ничего усложнять, Берт.

– А если я хочу, что тогда?

– Кажется, ты вырос, и тебе давно не восемнадцать, чтобы капризничать.

Взрослая рассудительная Лада. А у меня внутри пожар, что готов реветь, рваться на волю, сметать всё на своём пути.

– На мой взгляд, это ты сейчас капризничаешь. А точнее – боишься. Чего ты боишься, Лада? Раньше ты любила рисковать.

– А теперь не люблю. Всё меняется, Берт. И давай не усложнять. Оставим всё, как есть. Столько лет прошло, – сказала она чуть мягче. – Никто из нас не откажется от того, что удалось нажить. Никто не захочет уступать. А поэтому… давай не будем ворошить прошлое. Там было прекрасно, но главное слово в этой фразе – «было».

– Думаешь, груз прожитых лет перевесит? – спросил я, уже понимая, что мне её не переубедить.

– Да, – кивает она. – Лично я не расстанусь со своим багажом никогда. И давай на этом поставим точку.

Она от меня отбивалась, намеренно отталкивала. Уходила в свою раковину и что-то прятала там, недоступное глазу.

Лада не учла лишь одного: я как раз был готов бросить всё. Она ошиблась, считая, что я не способен расстаться с тем, что нажил. Не угадала. Но я не стал её разуверять.

– Ну, что же, – прикинулся я покорным бараном. – Раз ты так уверена…

– Уверена, – быстро, слишком быстро произнесено слово, чтобы быть правдой.

– Ну, тогда ты не откажешь в малости своему бывшему парню, – кивнул, делая безразличное лицо.

Это отвлекающий маневр. И Лада на него повелась. Слишком рано расслабилась, а поэтому попала в мои коварные объятья.

Я слишком стремителен. Это даже не желание уволочь её в свои сети, а возможность подцепить на крючок. Не по-джентльменски. По-звериному яростно.

Я сжимаю в ладонях её лицо. Оттягиваю большими пальцами кожу на висках. Я не осторожен. Наверное, груб. Но сейчас мне не до нежности.

Я целую Ладу неистово. Сминаю губы. Толкаюсь языком. Смешиваю её дыхание со своим воедино.

Лада не сопротивляется – наверное, обескуражена моим напором.

Безучастна. Стоит, как манекен. Но это всего лишь пара мгновений. А потом она оживает. Я чувствую, как бьётся её сердце, как она прижимается ко мне – неосознанно, желая быть ближе.

Мои руки зарываются ей в волосы – тёмные тяжёлые пряди. Её ладони так и не смеют ко мне прикоснуться. Зато губы оживают, отвечают на поцелуй, позволяют его углубить.

Мой язык ласкает её. В этом поцелуе такой омут, что впору утонуть, увязнуть, сгинуть навсегда.

Я позволяю себе продлить секунды полного обладания, чтобы запомнить, воскресить, оживить всё, что было когда-то. И для себя, и для неё.

И по тому, как Лада отвечает мне, уже понятно: всё ложь и чушь. Она не забыла. Она помнит. Её до сих пор тянет ко мне.

– А теперь посмотри на меня, Лада, – говорю, оторвавшись от её губ. – В глаза мне смотри, – встряхиваю её, как куклу, вцепившись в плечи.