Николай Крам - Тьма

Тьма… В этих краях всегда так… На небе нет ни ночных мирно плывущих облаков, ни звезд, сияющих где-то вдали, ни давно забытого серебряного диска… Мрачный густой лес без листвы окутал эти земли, его границы бесконечны, темный лик мертвой природы в конце концов взял свое. Деревья уже давно забыли, что такое свет, они больше не знают, куда тянуть свои кривые, покрытые рытвинами и жуками ветви, их корни уходят так глубоко под землю, что теряются в просторах остывающего ядра. Кругом воняет сыростью и гниющими листьями, легкий туман, словно призраки прошлого колышутся во мраке.

Эхом раздается медленное шарканье, величавый олень выходит на небольшую равнину, свободную от бесконечного леса, не ясно как кто-то может все еще обитать в таких местах, особенно такое красивое животное. Но так кажется издали, если вглядеться во тьму, сквозь белую дымку и острые ветви можно увидеть, что некогда жесткий, но при этом красивый мех животного сменился редкими седыми, короткими волосинками, клочками, торчащими по всей туше. А те места, которые не покрыты шерстью, украшены гнойными нарывами… Рога сложно отличить от тех же веток, они тонки и хрупки, как и душа этого зверя, в его груди давно погасло сияние вечной свечи, и его время пришло.

Олень медленно начинает бороздить зловонную почву копытом, его худые ноги обмотаны тонкими нитями, его глаза медленно вглядываются в поисках хоть чего-нибудь, этот взор – он спокоен, если не сказать, что обречен… Не найдя ничего, животное натягивает сухие губы и обнажает свои острые «клыки», кривые и обломленные, затем истошно фыркает на свою неудачу. Но, как известно, рано или поздно любой, кто ищет, чем поживиться, обязательно добьется своего, если знает, где искать…

Рассекающий ночную тишину резкий звук обрывается быстро, животное лишь успевает перейти в другую стойку, резко перебирая худыми ногами, но уже слишком поздно…

Из лба оленя торчит ржавый наконечник стрелы, глаза все так же спокойны, если не сказать, что обречены…

Они смотрят в потолок, деревянная крыша, несмотря на все усилия, всё равно время от времени протекает, как бы он ни старался. Тяжело моргнув, старик медленным движением стягивает с себя сшитое из разных лоскутов плотное одеяло. Перенося ноги к полу, он готовится принять пронзительный холод. Поправив на себе сделанную из мешковины рубаху, старик проходит от кровати прямиком к печи, там за железной створкой еще трепыхается пламя, окруженное горами пепла. Старик почесывает ровную бороду, словно из чистого серебра, затем старинным гребешком, украшенным маленькой жемчужиной, расчесывает лохматые волосы на голове. Пара дров с нервозностью полетела в печь, скоро тепло снова начнет циркулировать по этому дому, который представляет собой одну большую комнату. Большой канделябр зажжен, первым идет свет, которого так не хватает в этих краях. Старик смотрит в окно, за ним пустота, небо и земля сливаются в едином танце тьмы, старик закрывает глаза и начинает тяжело дышать, его руки начинают трястись, но ему удается сдержать порыв, приступы происходят все чаще…

Тяжело выдохнув, он садится за стол, на котором лежит ровная, немного припорошенная пылью и стружкой дерева скатерть, он протягивает руку и подносит к своим темным глазам потрепанную книжку. Бережно найдя закладку – локон светлых волос – он открывает нужную страницу, пламя свечей медленно дергается, отбрасывая унылые тени на старые деревянные стены. Перед ним стих: слова и предложения написаны ровным почерком, женской рукой, бумага уже выцвела, но обагрённые светом свечи страницы приобретают бронзовый оттенок, а написанное чернилами будто начинает блестеть. Слова оживают…