К. А. Терина - Тише, мыши

Кто не мечтал быть котом? Нет, я понимаю, о таком вслух не говорят. В таком не признаются. Мы – мыши. Дети Света. Хранители Договора. И так далее.

Но все же. Загляни в голову самому святому мышиному старцу, уверен, долго искать не придется. Ее – мечту родиться котом.

Жизнь мыши – адский труд, к тому же труд неблагодарный. Путь мыши полон ловушек, ненависти и презрения. Но свою задачу – хранить Договор – мы выполняем исправно. Хоть и приходится нам несладко.

А кот? В наше время, будем честны, у кота не жизнь, а сметана. Кто видел этот Мрак, кто его щупал? Я – нет. Иной раз выбираюсь, конечно, под ночное небо. Почтить память предков. Сов послушать. И вот что я вам скажу: не страшно. Ни капельки.

Хвостат, хранитель Договора, учит, что если и был когда-то в древности Мрак – тот самый, который Создатель отделил от Света, – так нет его давно. Сгинул, растворился и стерся, оставив вместо себя равнодушную серую ночь. Хвостат – воплощение мудрости. Такого не слушать – себе дороже.

Но я судить не берусь. Тем более с моим мышиным зрением.

Зрения моего, впрочем, хватает, чтобы разглядеть счастливую кошачью долю. И нет-нет да и позавидовать.

Котам хорошо.

Котов люди любят и ценят. Сами, может быть, не знают, за что. Котам ставят памятники, кое-где им, говорят, даже поклоняются. Нет, я поклонов не жду. Честно. Но от благодарности не отказался бы. Короткое же слово, несложное – спасибо. Нет, не дождусь. А дождусь – веника. Мышеловки. Отравленного сыра.

Коты живут в десять раз дольше мышей. Научный факт. Таких, как я, Рифмоплет пережил сотни, а то и тысячи.

Но теперь наш кот выбыл из строя, причем самым подлым образом. Не подготовив замены. Вспоминая спокойную жизнь, которую вели мы в лучшие дни, при Рифмоплете, я задумываюсь: знает ли он, что творят котята, оставшиеся без присмотра? Ведь это, между прочим, его прямая обязанность – вразумить младших товарищей и вбить в них когтистой лапой науку о Договоре.

Беда в том, что Рифмоплет безумен. Безумен окончательно и бесповоротно. Хвостат-то когда еще это предсказывал. И вот оно, сбылось.

Безумие – страшная штука, заразная. Взять хотя бы друга моего, Ушаста. Сгинул в считаные часы – в конвульсиях и горячке. Кот, конечно, посильнее будет. Вон уже сколько держится.

Но мне от этого не легче. Потому что сторожить его сегодня – моя очередь.

Серой тенью пристраиваюсь на посту за трубой. Впереди бессонная ночь – серьезное испытание для мыши. А уж ночь наедине с безумным умирающим котом – что может быть хуже? Разве что Мрак. Что бы там ни говорили Хвостат и мой собственный опыт, я все-таки побаиваюсь. Уши трясутся – кому расскажешь, засмеют.

Жить Рифмоплету осталось недолго. Даже по нашим мышиным меркам. Уже месяц лежит он на крыше почти без движения. Находит в себе силы подняться только дважды в день. Утром Рифмоплет спускается на чердак, чтобы встретить Хозяйку, которая приносит ему молока. Вечером провожает солнце. Вот как сейчас. Надо признать, его черный силуэт, подсвеченный закатными лучами, смотрится величественно и грозно. Может, за это их люди ценят? За величие?

Когда солнце скрывается за лесом, а воздух делается черным, Рифмоплет устало сворачивается клубком. Все, кажется, спит.

Эх, мне бы его счастье. Впрочем, какое уж тут счастье. Из своего убежища я отлично чувствую запах скорой смерти.

– Эй, мышь. Подойди ближе, мышь.

Не спит, подлец.

Я, конечно, не отвечаю и не двигаюсь с места. Инструкции строго-настрого запрещают приближаться к Рифмоплету, слушать его и особенно вступать в разговор. Нельзя выдавать свое присутствие Объекту. Объекту! Так смешно формулировать умеет только Полухвост.

Но дело, конечно, не в инструкциях. Дело в Ушасте. Слишком хорошо я помню, во что превратился мой доверчивый друг после разговоров с котом. Безумие заразно. Нет уж: ни шага, ни слова.

– Не бойся, – говорит Рифмоплет. – Я тебя не съем.

Смешно. Рифмоплет не способен даже вылакать молоко, которое оставляет ему Хозяйка. Куда ему справиться со мной.