шторки - Things We Talk About When We Talk About the Coffee
Новое
Что-то изменилось за последний год: ноги и руки не такие подвижные, кофе не дарит ни горечи, ни радости, а каждый новый кусок любимого десерта отдает лишь пустотой в кошельке.
Я сижу всё в той же кофейне, что и всегда. Деревянные столики и кирпичные стены. Далекая барка, за которой копошится бариста и смеется, перекидываясь словами со своим коллегой. Почти выпитый флэт, месяца два как переставшие идти часы, телефон, сумка с нелепой цитатой и, что важнее, книга, что-то из Барта. Глаза проносятся по словам, но не запоминают даже их очертания. Казалось, я смотрел куда-то насквозь.
Записная книжка, механический карандаш.
Надо записать цитату.
Какую?
Надо записать мысль.
Какую?
Не знаю.
Вот и поговорили.
– Желаете что-нибудь ещё? – спрашивает бариста.
– Ещё флэт и стакан воды, пожалуйста.
– Конечно!
Вот и поговорили.
Кто знает, что творится у неё в голове? Про кого это я?
Не знаю.
Я снова взял карандаш в руку и начал выводить одно и то же слово, будто пытаясь поймать его, зафиксировать в действительности, пока оно не растворилось в пустоте.
Новая кружка кофе. Стакан воды. Новый шот эспрессо в крови. Телефон бзыкнул и засветился. Неужели?!
«Новая акция в магазине!»
Как обычно.
Что-то должно было измениться за последний год. Я так и не стал редактором, последнее издательство, в котором я работал гнало меня взашей за мою рассеянность и витание в облаках. Правильно сделали. В дедлайнах видится только черта, за которую каждый раз хочется выйти, чтобы проверить.
Проверить?
Не знаю.
Я снова жду чего-то будто свыше, пока вода прибывает.
Пока лишь ступни. Жить можно.
Новое слово в записной книжке.
Скоротечность.
Пытался объять время своим рептильным мозгом с наслоениями цивилизации и прогресса.
Когда ты придешь?
Когда ты придешь?
Когда ты придешь?
Когда новое?
Дверной колокольчик содрогнулся, я напрягся.
– Здравствуйте! – бодрым голосом сказал бариста.
Я вслушивался в колебания звуков в воздухе, как сова на охоте.
– Добрый вечер!
Она! Она! Всё внутри сжалось.
– Лавандовый латте, пожалуйста, здесь. – проговорила она, полусмеясь.
И вот стук каблуков грядет в зал, в котором сижу я. Цок-цок-цок-цок.
– И ты здесь! – она улыбнулась только уголками губ. – Давно сидишь?
– Пару часов, читаю вот. – я указал на книгу.
– Барт? Читала только в институте. – она всё ещё улыбалась, рассматривая книгу и потихоньку располагаясь на кресле напротив меня: пальто на спинку, сумку сбоку. Поправила темно-синюю водолазку и села, закинув нога на ногу.
– Помню, он тебе не понравился, слишком заумный.
– Скучный.
– Кому как.
– Как ты.
Я бросил взгляд. Только улыбка.
– Твоя любовь была фиолетовой, а моя синей. Ничего нового не произошло, ничего не изменилось.
Я не мог оторвать свои глаза от этой зловещей улыбки.
– Тонул в меланхолии, когда надо было батрачить за троих, а то и четверых! Сделать что-то настоящее, знаешь, прийти в ночи, позвонить, подарить что-то незабываемое.
Её руки тянулись к моим, эти кости сотрясались над столом, создавая доселе не знакомый мне ритм. Никакой гармонии.
– Пожрав себя, пытался поглотить других, но не сумел и этого, а только топтался на месте снова и снова, поэт недоделанный. Словно змей, кусающий себя за хвост.
– В твоей улыбке я видел смысл себя.
– В твоих глазах я видела космос. Но разве ты любил хоть однажды? До боли в сердце, до желания ломать и строить, строить и ломать, кричать на лесные массивы и поджигать целые города? Разве ты любил?
– Я думал, что…
– Думал! Но не любил.
Где? Где? Где? Где? Где? Где? Где? Где? Где ты, когда ты мне так нужна?
– А где был ты, когда я нуждалась в тебе?
– Рядом.
По черной пустоте вместо лица скатилась слеза.
– Ты не имеешь права требовать у меня хоть что-то, ведь я и так сделал достаточно для тебя.
Вот и улыбка угасла. Только пустота и всхлипывания. Кажется, на пол падали слезы. Будто оглушающий ливень, когда стоишь под козырьком магазинчика поздно вечером. Мои пальцы дрожали, как в первую встречу с тобой, когда я был способен любить, когда я был способен творить.