Юлия Мамочева - The Bestелесность

За финансовую поддержку проекта автор и издательство выражают сердечную благодарность Евгению Александровичу Луканину

Путь к красоте. А. Дементьев

Юлия Мамочева – не новичок в поэзии. У неё вышло несколько сборников, она лауреат престижной Бунинской премии. Её стихи очень искренни, и потому читатель верит ей, когда она говорит о своём родном Петербурге или признаётся в любви к великому прошлому России, через поэтические детали раскрывая её величие и суть. Принимая жизнь такой, какая она есть, Юлия Мамочева находит в ней те прелести и затаённости, которые не то чтобы приукрашивают её, а открывают перед читателями новые грани нашего бытия.

Лирик по призванию и по характеру дарования, Юлия Мамочева нередко обращается к эпическим формам, чтобы полнее раскрыть те события, которые волнуют её и привлекают. Например, стихотворение «Немезида» – лирическое по существу и очень тонкое по художественным деталям в то же время напоминает поэтический рассказ, что дополняет картину происходящего.

А какой замечательный образ Петербурга дан через метафору:

…И вижу, разомлев,

Свой Питер, словно бабочка, приколотый

Иглой Адмиралтейскою – к земле.

Новая книга Юлии Мамочевой привлекает широтою позиции автора и её глубоким проникновением в наше бытие. Чувствуется, что поэт образован, влюблён в красоту, которую находит вокруг нас, и радуется ей.

Андрей Дементьев

«Я удрала бы до Европы-то…»

Я удрала бы до Европы-то

От народного нервного ропота;

Чужестранной натурой тронута,

В ней цвела б, от своей схоронясь.

Или падчерицею тропикам

Придурнулась бы, мыкаясь робко там.

Я б долой!.. Да стипендия пропита

И на морде не высохла грязь.

Черт дери! Наша сырость – не Сирия;

Как скулит земля от бессилия!

Я – лицом в неё: подкосили меня

Те, с кем сердно делила путь!

Но об этих – молила, просила я

У блаженных голов Василия.

Храм бессловствовал – дура спесивая,

Я своё продолжала гнуть.

И осмеяна всею Россиею

(Бита смехом, как хлыстищем – лошади!)

Вновь – на Красной со сраму площади —

Зло валилась Руси на грудь.

…Я в Бразилию б иль в Малайзию,

Полонезом бы – в Полинезию

Унеслась. Да – никак! Эх, чёрта с два:

Прочно прочь кандалы не дают!..

Ведь сама ж сему безобразию

Присягнула – его поэзию,

Вкус родной чернозёма чёрствого

Полюбила, как чудо чуд.

Бдят тер-Питер и Москоу-сити.

Бредит Родина. Рдеет стяг.

Други! Ярости не просите:

Эх, косите меня! Косите!

К небу только не голосите —

Мне обещано: вас простят.

Первоснежье

Ты, Россия, насуплена, аки индейский вождь,

Бледномастна и скорбнолика, что ваша милость.

Я тебе: «Скоро зимушка!..» – ты умиляясь, глумилась:

«Дамы и господа, на арене Великий дождь!»

Я, настойчиво: «Деспот! Бессовестный светокрад!»

Да с возводом в квадрат, да с проржавленной резью в глотке.

Мы – злосчастная троица в этой дырявой лодке,

Вместо пса – про запас – ливневой голограммный ряд.

И сплетенья теней – мира жизненное тряпьё,

Завывающий город – как наглая псина, борзо.

Напряжённо молчим. Только мокрою дробью Морзе

Ливень в крыши вбивает двуточья над всеми «ё».

У России в глазах зеленится озерная синь,

Слезы гордых княгинь над безвременно спящим князем.

Так что хочется падать – с дождём, непременно наземь,

И на чёрной земле диффузировать с чёрным инь.

А когда ты зальёшься в неё с головы до пят,

И когда прорастут васильки сквозь твои глазницы,

Небо скажет: «Привет». Долгожданно заледенится.

И прорвётся из губ его ласковый снегопад.

Девочка

Был он любим добрыми

Девами с дельными догмами:

Теми, что ласковы домрами

Душ, тихострунно чужих.

Был он любим белыми

(Бренностных благ колыбелями),

Только ведь звал их бельмами,

Сердцем не будучи лжив.

Выбрал-то, бедный, ту,

Жесты которой – безумны:

Поцеловала – и привкус сутки во рту

Густо-солёный, как если б дала в зубы.

Переглянулись – и, как говорится, беда:

Карее буйство в глазоньки парню вылилось…

В жизнь её он вошёл, словно в Иордан,

Следующая страница