Евгений Лупанов - Тени забытых предков
Поздний вечер. Пустой вагон электрички, скрипящей по ржавым рельсам где-то в Полесье.
За окном – бесконечные болота и чёрные ели, сливающиеся с темнотой.
Где-то вдали собачий вой.
Убогий вагон «челнока» 1970-х, пахнет махоркой и ржавчиной.
Главный герой – Кирилл Новиков аспирант-этнограф, циник и скептик 28-ми лет, но выглядит на 32–35 из-за постоянной усталости и резких черт лица.
Высокий, но сутулится, привычка от долгой работы за ноутбуком.
Тело худощавое, но с «жилистой» силой.
Кожа бледная, с лёгкой желтизной. На левой скуле шрам.
Глаза серо-голубые, «острые» с тёмными кругами.
Взгляд аналитический, привыкший всматриваться в детали.
Зрачки часто сужены. Брови тёмные, слегка сросшиеся у переносицы, придают лицу лёгкое выражение скепсиса.
Тонкие губы, часто сжаты. Когда нервничает прикусывает внутреннюю сторону щеки.
Волосы тёмно-русые, чуть вьются. Небритая щетина на подбородке растёт клочками – бреет, только когда начинает чесаться.
Одет в помятую зелёную рубашку с потёртыми локтями.
Поверх тёмный свитер с дыркой у горла.
Чёрные джинсы с потрёпанными карманами.
Кожаные ботинки, подошва отклеивается – давно не чинил.
На запястье часы с треснутым стеклом (подарок отца, но Кирилл уверяет, что он «не сентиментален»).
От него пахнет дешёвым кофе, пылью от книг и чем-то металлическим (кровь? он этого не осознаёт).
Допивая кофе, он разглядывает карту и делает пометки в своем потрепанном блокноте.
«Деревня Долгое. Население: 37 человек. Последняя запись в архивах – 1978 год.
Идеальное место для нетронутой традиции». Последние записи об обрядах —
1978 г. Сохранился ли культ «Той, что в лесу?»
Стёкла вагона запотевают, будто снаружи кто-то выдохнул.
На мгновение ему кажется, что среди деревьев мелькнула фигура в белом, неестественно высокая, с руками до колен.
Вдруг он услышал хриплый голос в вагоне, это был проводник – старик с жёлтыми от табака зубами в форме с оторванными пуговицами:
– Вам точно в Долгое? Там нынче только… мёртвые живут.
«Проводник сказал, что в Долгое ездят только два типа людей: самоубийцы и те, кого уже не считают людьми.
Я тогда не понял, к какой группе отношусь.»
Проводник, не глядя на Кирилла, поправляет фуражку с потёртым гербом СССР:
– Билетик-то у вас есть… а вот обратный – вряд ли выйдет.
Кирилл нахмурился, но игнорирует намёк:
– Почему так поздно ходит эта электричка?
Проводник медленно поворачивается, глаза мутные, как у слепого:
– Она не поздняя… она последняя.
Кирилл (саркастично):
– Значит, в Долгом даже расписание по-особенному?
Проводник вдруг хрипит, будто подавился:
– Там много чего по-особенному, барин. Особенно ночью.
Кирилл невольно понижает голос:
– А что там ночью?
Проводник смеётся, но звук похож на лай:
– Да кто ж их знает… Может, волки. А может те, кто волков ест.
Поезд въезжает в тоннель. Вагон погружается в темноту. Только лицо проводника слабо освещено отблеском его фонаря.
Проводник говорит шёпотом, но слова режут, как нож:
– Вы, учёные, всё копаете-копаете… А земля-то в Долгом – она живая.
И помнит.
Кирилл пробует шутить, но голос дрожит:
– Ну, хоть Wi-Fi есть в этой «живой земле»?
Проводник, вдруг серьезен:
– Там другое есть… Она.
Проводник роняет Кириллу в ладонь смятый клочок бумаги:
– Возьми.
Кирилл разглядывает – на бумаге нарисован глаз:
– Это что, местный сувенир?
Проводник (уже уходя):
– Это твоё третье око. Чтобы видел то, что видеть не должен…
Дверь вагона захлопывается. Кирилл остаётся один. В кармане он находит пучок седых волос – их там не было.
«Я всегда верил в логику. Но сейчас мои пальцы непроизвольно сжали этот “билетик” так, что суставы побелели.»
Электричка вдруг резко тормозит, хотя по расписанию остановки нет.
За окном – девушка в белом, стоит среди деревьев.
Кирилл на мгновение встречается глазами с девушкой и понимает, что знает её. В её взгляде нечеловеческая печаль, словно она хочет что-то сказать, но не может.