Алла Боголепова - Тень ласточки

«Через двадцать минут наш самолет совершит посадку в аэропорту Лиссабона», – пробубнил динамик, и Анна открыла глаза.

Последние три часа она делала вид, будто спит. И не потому что ей достался болтливый сосед. Соседей у нее вообще не было, как, собственно, у каждого из семи пассажиров этого странного рейса.

Пустой самолет. Пустой аэропорт Амстердама. А перед этим был другой самолет, из Минска, а еще перед этим… Ох, лучше и не вспоминать. Лучше закрыть глаза и сделать вид, будто спишь. Возвести стену между собой и своими мыслями.

Стена, впрочем, получилась так себе – не стена, а утлый плетень, падающий при малейшем дуновении ветра. Классический рецепт Скарлетт О’Хара, которому Анна обучилась давным-давно, разбивался об уверенность, что в завтра, если оно вообще наступит, не будет времени думать вчерашние мысли.

Поэтому в голове Анны постоянно крутились события последних недель – как черно-белая пленка в старых фильмах советских времен, когда там показывали, как советский народ смотрит еще более старые фильмы советских времен. Крутились нон-стопом, что не добавляло ясности и на вторые сутки пути начало порядком раздражать. Особенно из-за надписи, маячащей на экране и мешающей сосредоточиться на действии: «Что я делаю???» Да, и три вопросительных знака.

«Так что же я делаю? Я, неюная уже девушка тридцати трех лет, преподаватель английского языка, шатенка с пятью – семью килограммами лишнего веса, которые, будь природа чуть справедливее, осели бы не на бедрах, а выше и спереди. Не отмеченная – и снова кокошником в пол тебе, дорогая природа! – никакими талантами. Мягко говоря, незамужняя. А с позавчерашнего дня еще и бездомная. Что я делаю и куда меня это приведет?»

Анна размышляла о том, что с ней происходит, наблюдая, как то, что с семикилометровой высоты выглядело контурной картой, приобретает объем. Земля… Море… Ну, строго говоря, океан, но какая разница. Океан безбрежный и необъятный, а в точке, где спотыкается о берег, он становится морем, просто морем, может даже грязным. Так-то.

Она достала из сумки пудреницу и вздрогнула, увидев вместо привычных очертаний собственного лица круглый белый пятачок.

Два дня назад, протягивая ей конверт с деньгами и документами, тот человек сказал:

– И респираторы. Удобные, с клапаном, часов на десять каждого хватает.

– А потом? – тупо спросила Анна, глядя на свой паспорт со свежей визой. Единственной визой, не считая двух отметок из аэропорта Антальи.

– А потом наденете новый, – засмеялся человек. – Тут десять штук, до Лиссабона точно хватит. Давайте, счастливо вам добраться. Все будет хорошо.

– Откуда вы знаете? – крикнула Анна.

Но человек находился уже по ту сторону, за сомкнувшимися перед его лицом дверями лифта.

Лестничные проемы остро пахли мокрым бетоном. Анна обожала этот запах, многие годы он был для нее запахом дома – хотя, строго говоря, дом-то не ее. Крошечная однушка на окраине Москвы принадлежала милой старушенции, некогда танцовщице кордебалета какого-то столичного театра.

С годами старушенция не утратила балетной осанки и живого интереса ко всему, что касается драгоценных камней. Камни она любила беззаветно, разбиралась в них прекрасно и лихо торговала ими еще со времен театральной молодости. Поразительным образом ей удалось не сесть и не пасть жертвой других любителей камней, или денег, и даже скопить на «скромный апартамент» в районе Лубянки. Поэтому однушку, которой родной театр осчастливил ее прямо перед концом СССР, она «сдавала для души».

– Дом, деточка, не должен пустовать, – говорила хозяйка квартиры Анне, споро пересчитывая сухими ручками ежемесячную арендную плату. – В доме должны жить люди и, желательно, молодые.

Анна снимала эту квартиру восемь лет и радовалась, что для нее с хозяйкой время бежит одинаково. Иначе старушенция давно бы заметила, что молодая жилица уже не так и молода. Во всяком случае, сильно старше, чем была, когда впервые пришла в этот дом с тощим чемоданчиком вчерашней студентки.