София Кульбицкая - Тайна потерянного браслета. Герцогство Венниратское: книга I

Страшный мороз сковал землю во всём Венниратском герцогстве. Всё видимое в бойнице окна сияло нестерпимо ледяным блеском.

– Я ухожу, – сказал Исварк, холодно улыбаясь. Его прищуренные глаза посверкивали на меня двумя льдинками.

– Но, Исварк, как же так? Ты же говорил, что мы обвенчаемся на Востеплевшие Небеса!..

Он презрительно усмехнулся:

– Моё сердце давно заледенело. Я не буду с тобой. Прости.

– Нет, Исварк! Останься, умоляю! Не покидай меня! – закричала я, припадая к его ногам. Каменный пол коридора обжёг меня ледяным холодом.

Мой возлюбленный уходил не оправдываясь, не оборачиваясь, не замечая даже, что я всё ещё ползу следом, вцепившись в край его плаща.

– Исварк!.. – Я рванулась за ним в последнем усилии, но тут же снова закричала от страха и боли. Как будто в мою плоть вонзились тысячи мельчайших лезвий. Так заледенели на морозе искрошенные веками ступени винтовой лестницы обветшалого замка.

В те ясные, солнечные дни моя любовная тоска становилась всё более невыносимой. Холодными ночами я сжимала в объятиях подушку, страстно целовала её, кусала, обливала слезами.

И впрямь, в ту пору всё напоминало мне об Исварке. Даже погода. На третий день после его отъезда я заставила себя выйти во внутренний дворик – и, взглянув на небо сквозь подёрнутые инеем спутанные ветви тополей, вскрикнула и потеряла сознание. Слишком острую боль причинило мне это сочетание красок, так напомнившее мне ярко-синие глаза, чёрные волосы и чуть тронутую сединою бороду моего возлюбленного.

С тех пор я не отваживалась выходить – не только из башни, но даже из собственной спальни. Почти все время я проводила в постели, закутавшись в одеяла, чтобы хоть как-то спастись от пронизывающего душу и тело холода – и пытаясь хоть на время забыться блаженным сном. А если повезёт, то и увидеть там своего любимого, ощутить тепло его рук. Но даже во сне ощущение непреходящего озноба не оставляло меня, и если даже мне и впрямь снился Исварк, то лишь для того, чтобы ещё и ещё раз пнуть меня, как надоевшую собачонку.

Если я всё же изредка позволяла своим людям причесывать меня, умывать и кормить, – то лишь потому, что не могла окончательно вытравить из сердца надежду. Опуститься значило бы полностью признать своё поражение – а я всё ещё не хотела в это верить. Ведь он в любое мгновение мог вернуться.

В один из таких дней я вдруг услышала внизу глухой, но очень настойчивый стук.

– Исварк?! – я вскочила и бросилась к дверям, простоволосая, оскальзываясь босыми пятками на каменных ступенях. – Исварк?!..

Уже готовый вырваться крик застрял у меня в горле. Незваный гость с деланно-равнодушным видом прижимался худым плечом к косяку, стараясь ехидно ухмыляться – но даже в этом ехидстве сквозило что-то просительное.

– Пиорок… – разочарованно прошептала я, впуская гостя в залу.

Вежливость требовала предложить гостю хотя бы кусок хлеба с вином. Пиорок вошёл в гостиную твёрдым шагом, но его испуганный, бегающий взгляд выдавал неуверенность.

– Нет-нет, я не голоден, – слишком поспешно бросил он подошедшему слуге. Я хорошо понимала, что творится в его душе: собственное несчастье сделало меня чуткой и к чужим несчастьям.

Последний оставшихся в живых отпрыск некогда великолепного, а ныне – обнищавшего и грозившего пресечься рода, он вот уже много лет отирался по чужим гостиным в отчаянной надежде хоть как-то поправить свои дела. Над ним открыто смеялись на балах и пирах. Но гордость доблестных предков всё ещё жила в нём; она-то и заставляла его нервно вскидываться и фыркать, когда ему предлагали хоть и скудное угощение. Впрочем, глаза всё равно выдавали печальную истину, а именно: сиру Пиороку частенько случается недоедать.

Понимая это, я сделала всё, чтобы пощадить его самолюбие и вместе с тем не оставить голодным. Мне пришлось пригласить его к обеду: от этого светский этикет уж никак не позволял ему отказаться.