Николай Югов - Тайна опальной княгини

Апрельская ночь выдалась теплой и тихой. Безоблачное весеннее небо и густая безмолвная тишина неподвижно висели над крепостными стенами уснувшего древнего Суздаля. Где-то за полночь, из-за леса появилась луна. Большая и желтая, она, на какое-то время, замерла над пустынными улицами города, словно всматриваясь в их молчаливую и немного таинственную пустоту, а затем, не найдя там ничего интересного, поднялась выше и заглянула за ограду спящего Покровского монастыря. Как и везде в этот час, там было тихо и спокойно. Так продолжалось всю, оставшуюся часть ночи и лишь к утру, когда уже ночное светило достигло своего зенита, одно и многочисленных окон ненадолго озарилось неярким искусственным светом. Затем оно вновь погасло и, уже минуту спустя, в монастырском дворе почувствовалось какое-то смутное и неторопливое движение. Массивные ворота беззвучно открылись, и оттуда выехала крытая повозка, управляемая коренастым кучером. Она, не торопясь, пересекла ещё покрытую льдом речку Каменку и, достигнув хорошо наезженного тракта, уверенно взяла курс на запад.

– Игнат, останови! Сына покормить нужно, – послышался из повозки негромкий голос женщины и кучер, повинуясь её просьбе, свернул на обочину. Лошади встали.  Игнат слез с облучка, поправил упряжь и тоже решил немного перекусить. Вторую неделю они без устали мотались по раскисшим апрельским дорогам, пытаясь добраться до того места, где родилась и выросла его пассажирка. Давно уже остались позади и Троицко-Сергиевский монастырь, и покрытая талой водой река Шоша и скоро на горизонте должно было появиться село Шишково – конечная точка их столь необычайной и долгой поездки. Дорога, на которую они выехали час назад, тянулась из города Старицы на Микулин стан, а оттуда и дальше, на Москву. Здесь чаще, чем в остальных местах, встречались и пешие и конные люди, постоянно куда-то спешащие по своим неотложным делам. Иногда, разбрызгивая грязь подковами лошадей, мимо проносились посыльные и тогда, давая им дорогу, все сворачивали на обочину.  Ни князь, Андрей Старицкий, ни, тем более его брат, Великий князь Василий Московский не прощали тех, кто чинил помехи и препятствия в доставке их личной корреспонденции.

Покончив с более чем скромным обедом, Игнат вернулся на прежнее место и теперь его мысли вновь невольно сосредоточились на своей небогатой и, видимо, очень несчастной, пассажирке.

«Жалко Агафью», – с грустью подумал он, вспоминая все, что произошло за последние дни. – В одночасье лишилась и дома, и мужа. Всё унес страшный ночной пожар, пощадив лишь по какой-то странной случайности её и только что родившегося ребенка. Сначала прошел слух, что будто бы и он погиб в огне, но вскоре выяснилось, что это не так. Игнат сам видел, как игуменья принесла младенца в повозку и строго-настрого наказала возчику как можно быстрее доставить эту женщину в село, где она родилась. Там, на родине, Агафье легче будет пережить свое горе, да и близкие люди помогут в её дальнейшей, и, видимо, очень нелегкой, жизни.

– Можно ехать! – донесся из повозки знакомый голос, и Игнат стегнул лошадей. Они тронулись и медленно потащили повозку по разбитой и грязной дороге. До заката солнца оставалось не более двух часов, и нужно было ещё засветло добраться до очередного места ночлега.

В село Климово въехали поздно. Расположенное по обоим берегам невзрачной речушки Сасынки, оно, казалось, уже спало и только на боярском дворе все ещё слышались чьи-то приглушенные голоса. Туда решили не заезжать и, оставив позади крепкий дубовый забор, остановились у дома священника. Письмо, а точнее, охранная грамота, которую вручила игуменья, предписывала каждому христианину не отказывать им ни в пище, ни в ночлеге. Так оно и вышло. Молодой священник, отец Афанасий, хотя и не был в восторге от появления столь нежданных гостей, однако хлеб и кров им полностью обеспечил. Он долго расспрашивал о последних событиях в Суздале, но ничего нового для себя так и не узнал. Инокиня Софья, недавно появившаяся в монастыре и очень интересовавшая отца Афанасия, лично не была знакома ни Игнату, ни его пассажирке. Агафья жила в миру, и все, что происходило за стенами монастыря, ей было неведомо, а Игнат, хотя и служил там, конюхом, но знать все подробности монастырской жизни тоже не мог. Сразу же после пожара, случившегося в городе, игуменья, из сострадания к этой несчастной женщине, наказала отвезти её к родственникам. Не привыкший перечить своей хозяйке, он согласился. Что же касается самого пожара, то он был небольшим. Сгорело всего два дома, но об этом Агафья не хотела вспоминать, да и священник, отец Афанасий, не настаивал. Наконец, пожелав всем спокойной ночи, он удалился. Вскоре и гости, согревшись и насытившись скромным ужином, тоже улеглись спать.