Николай Андреев - Так сказала бабушка. Книга 3

Необычное в этом году выдалось начало июня, странное. Весна по календарю уже кончилась, а лето, о наступлении которого провозгласили в домоуправ-лении перед тем, как отключить отопление, еще не наступило. Солнца нет, тепла нет, бабушка изнылась, не зная, что надеть в гости: то ли новый плащ, кото-рый, по ее словам, душу грел больше, чем тело, то ли пальто, которое грело тело, но смущало настроившу-юся на летнюю волну душу. В итоге, как я и предпо-лагал, победил компромисс. Несмотря на мои угово-ры не смешить людей – одеться по сезону, бабушка укуталась в старое толстое пальто, а плащ велела взять с собой.

«Переоденусь в машине, перед тем, как войти в дом».

Машина – это родительская «копейка», дом – трехэтажный коттедж Худобиных в поселке Мыски-но, построенный дядей Толей – недавно умершим родным братом бабушки. Вообще-то, правильнее бы-ло бы его назвать моим двоюродным дедушкой, да только величать дедушкой человека, который при жизни бессовестно игнорировал внуков, не относя-щихся, как сказано в Гражданском кодексе, к наслед-никам первой очереди, не хочется. Тем более что я в этой очереди, по выражению одной моей бывшей по-дружки – студентки юридического факультета – нахожусь где-то между бабушкой и ее, подружки, бу-дущей внучкой. Ну и ладно. Главное, что к бабушке это не относится. Дядя Толя, надо отдать ему долж-ное, не только искренне любил ее, но и сумел привить это чувство всем Худобиным вообще и своему сыну Виктору, способному, как мне всегда казалось, лю-бить только тех, кто богаче его, в частности. Несмот-ря на небольшую разницу в возрасте – ему тридцать два года, мне двадцать три – Виктор считался моим двоюродным или, как сказано в том же Гражданском кодексе, неполнородным дядей. Однако называть дя-дей человека, в устах которого выражение «дальние родственники» звучит чуть ли не как «дикие предки», у меня лично язык не поворачивается.

Шоссе у въезда в Мыскино, несмотря на недавний дождь, оказалось на удивлении сухим и чистым, словно незадолго до нашего приезда кто-то прошелся по нему большой метлой. Нигде – ни пятнышка, ни соринки, и только на обочине, где трава вплотную подступала к асфальту, можно было кое-где заметить черные пятна луж.

Не люблю я Мыскино. Причем, не столько поселок – многоэтажный, помпезный, всем своим видом де-монстрирующий окончательную победу частного ка-питала над коллективным хозяйствованием, сколько живущих в нем Худобиных, благодаря стараниям ко-торых ковалась эта историческая победа. Каждый раз, приезжая к ним в гости, я постоянно испытывал чув-ство неловкости. Так, словно у меня под лопаткой за-стряла колючка, и я вместо того, чтобы получать удо-вольствие от общения с родственниками, вынужден считать минуты, когда можно будет пойти переодеть-ся. Да что там я! Даже бабушка, несмотря на горячую любовь к Виктору приезжала сюда, как я заметил, с явной неохотой. Однако воля умершего брата – закон, а закон в частности гласит: «Местом открытия наследства является последнее место жительства наследодателя». Не знаю, как правильно трактовать формулировку «место открытия наследства», но судя по официальному приглашению посетить поселок Мыскино, дабы присутствовать при оглашении заве-щания, наследодатель – дядя Толя, по всей видимо-сти, решил именно здесь осчастливить сестру частич-кой своего благосостояния.

Бабушка, хоть и не слыла сребролюбивой, но воз-можному наследству обрадовалась. Пообещав купить себе и мне по теплому пальто, а если наследство ока-жется большим – то и новую машину, еще раз прочи-тала текст приглашения, подписанного неким Рома-новым, и решила ехать.

Я согласился: ехать действительно надо. И дело тут даже не в пальто, которые мы ей как-нибудь сами ку-пим – не разоримся, и уж, конечно, не в гипотетиче-ском автомобиле, а в том уважении, которое каждый из нас, живущих, обязан проявить к умершему род-ственнику. Каким бы он не был.