Джон Коннолли - Страна потерянных вещей. Книга 2

John Connolly

THE LAND OF LOST THINGS

* * *

Кэмерону и Меган, Алистеру, Аланне и Дженни – всем уже достаточно взрослым, чтобы вновь читать сказки.

Книги – не мертвые совершенно вещи, а существа, содержащие в себе семена жизни. В них – чистейшая энергия и экстракт того живого разума, который их произвел.
Джон Мильтон[1] «Ареопагитика»

А мы встаем, как солнце, и мы теперь везде…
Ник Дрейк[2] «С утра»

UHTCEARE (староангл.)

Предрассветная бессонница из-за того, что голова слишком занята мыслями и тревогами

Долго ли, коротко ли – ибо именно так и должны продолжаться некоторые сказки, – но вышло так, что у одной матери украли дочь. Нет, она по-прежнему могла видеть свою девочку. Могла прикасаться к ее щечкам и расчесывать ей волосы. Могла смотреть, как медленно поднимается и опускается ее маленькая грудь, а если б положила на нее руку, то ощутила бы, как где-то внутри бьется ее сердце. Но девочка молчала, и глаза у нее оставались закрытыми. Трубки помогали ей дышать, и трубки кормили ее, но для матери это было так, как будто сущность той, которую она любила, находилась где-то в совсем другом месте, а фигура в кровати была лишь пустой оболочкой – манекеном, ожидающим, когда витающая где-то бестелесная душа вернется и оживит его.

Поначалу мать верила, что ее дочка по-прежнему с ней, просто спит, и что звук любимого голоса, рассказывающего сказки и делящегося последними новостями, вдруг заставит ее проснуться. Но дни превращались в недели, а недели – в месяцы, и матери становилось все трудней сохранять веру в то, что эта внутренняя сущность по-прежнему где-то здесь, и она начинала все больше бояться, что все, что было ее дочкой, все, что придавало той смысл – ее разговоры, ее смех, даже ее плач, – может уже никогда не вернуться, и она останется совершенно одна на белом свете.

Мать звали Церера, а ее дочь – Феба.

Некогда в их жизни присутствовал и мужчина – однако не отец, поскольку Церера отказывалась удостоить его этим словом: тот бросил их на произвол судьбы еще до рождения девочки. Насколько было известно Церере, жил он где-то в Австралии и никогда не проявлял никакого желания хоть как-то участвовать в жизни своей дочери. Честно говоря, Церера была довольна такой ситуацией. Она давно уже не испытывала к этому мужчине никакой любви, и его отстраненность ее вполне устраивала. Церера сохранила некоторую благодарность к нему за помощь в создании Фебы и иногда даже видела какую-то частичку его в глазах и улыбке своей дочери, но лишь мимолетно – словно какую-то полузабытую фигуру, промелькнувшую на станционной платформе за окном проезжающего поезда: замеченную, но почти сразу же забытую. Феба тоже проявляла к нему лишь минимальное любопытство, без сопутствующего желания вступать с ним в контакт, хотя Церера всегда уверяла ее, что она вполне смогла бы, если б захотела. Он не присутствовал ни в одной социальной сети, считая их делом рук дьявола, но несколько его знакомых пользовались «Фейсбуком»[3], и Церера знала, что они отправят ему сообщение, если потребуется.

Но такой необходимости никогда не возникало – по крайней мере, до того дорожного происшествия. Церера хотела, чтобы он знал о случившемся, – хотя бы потому, что это оказалось для нее слишком уж серьезным ударом, чтобы вынести его в одиночку, пусть даже все попытки поделиться своим горем не могли уменьшить его. И в итоге получила лишь краткое подтверждение от одного из его коллег: всего одну строчку, в которой сообщалось, что ее бывшему жаль слышать про эту «неприятность» и что он надеется, что Феба скоро поправится – как будто ребенок, который был частью его самого, боролся с гриппом или корью, а не с последствиями катастрофического столкновения автомобиля с хрупким телом восьмилетней девочки.

Следующая страница