Евгения Хамуляк - Сталину никто не пишет. Новогодняя история

Андрей Андреевич Брежнев строил дом. Большой дом для большой семьи. Деньги на строительство имелись, не было только семьи. Точнее, она была, но «сплыла» в Лондон, прихватив половину богатства, положенного после развода, и двоих детей-близнецов, Валеру и Тоню, которым недавно стукнуло по 18. В 18 обычно не нужна семья, только её средства для реализации всевозможных капризов.

Помимо семьи у Андрея Андреевича не осталось и верных друзей. Всему был виной дом.

Дело в том, что строил его Андрей основательно. Укреплял, как оборонительную крепость. Фундамент заливали дважды на случай землетрясения или каких других катаклизмов. Правда, каких именно в Подмосковье, Брежнев не уточнял, но на всякий случай упреждал их появление. Пол с подогревом, стеклопакет тройной, черепица на крыше только из Германии, где имеют многовековой опыт изготовления крыш. Забор трёхметровый.

Что ещё? Насыпи песка на электропровода в траншеях не десять, а 25 сантиметров. Чтоб ни одна вошь не перегрызла или, не дай Бог, током никого не пришибло, если цунами песок размоет.

В общем, строил от души, добротно и на все деньги, что остались в запасе после раздела имущества, потому его прозвали «Сталин». Так вот друзья Сталина пропали на этапе заливки фундамента. Дело в том, что Андрей Андреевич в своё время закончил строительный, друзей закадычных имел оттуда же. Но дом разрушил дружбу и строительные нормативы раньше, чем цунами, так что хозяин дома и бывшие друзья перестали упоминать имена друг друга всуе, выкинули все существующие совместные фотографии, запретили детям и жёнам вспоминать прошлое.

Недаром говорят, что пара, пережившая ремонт, будет любить и терпеть друг друга вечно. Дом Брежнева, то есть Сталина, расставил все точки над «и», правда кроме «и» с Андреем больше никого не осталось.

Также хозяину крепости-бункера не свезло со строительными бригадами, взявшимися за серьёзный дом. Первые, взяв аванс, пропали. Вторых прогнал сам строитель, прораб и сторож в одном лице. Третьи попались весьма престранные. Они как бы работали и не роптали: клали кирпич не в полтора, а в три кирпича, как указывал товарищ Сталин. Рыли такие глубокие траншеи вокруг дома, что закрадывалась мысль о братских могилах, а не электросетях. Но ближе к четвергу-пятнице рабочий дух слаб, глаза косели, мозги хмелели, хотя Андрей ходил за работниками по пятам, не понимая, когда и где те умудряются напиваться, что называется, «в хлам».

Жёсткой позицией к пьянству Сталин хотел было лишить трудящихся права трудиться, но, во-первых, ребята, когда работали, всё же работали, не филонили, как другие. А во-вторых, аванс давно был выдан на руки. А деньги имели свойство заканчиваться, особенно, когда половина семейного бюджета перекочевала в Лондон.

Короче, Брежнев и так плохо спал из-за неурядиц с семьёй и лучшими друзьями, а занимаясь теперь отловом и увещеванием строителей не портить своё здоровье и достроить недострой, и вовсе потерял присутствие духа: стало шалить здоровье, появились упаднические мысли.

К моменту, когда у дома появились окна, а это спустя три года после назначенного срока, Андрей Андреевич задумался о главном: кого, собственно, будет заселять в свои хоромы?

Точнее, сам-то он жил там с самого начала, присматривая за строителями и стройматериалами. Спал на матрасе. Ел из пластиковой посуды. Одежду стирал в химчистке. Но когда обстановка более-менее оформилась, Андрей понял, что ему на 993 метрах квадратных одному жить не с руки.

– А ты семью из Сирии пригласи на ПМЖ! – смеялись над ним приятели, так как друзей не осталось. Посмеяться Андрей любил, но почему-то в последнее время подобные шутки не радовали.

Для кого эти хоромы? Мрамор из Греции? Дорогущая швейцарская техника? Кто будет глазеть в эти трёхслойные окна из Белоруссии? Вот какие вопросы стали занимать голову Брежнева, печально пробегающегося косыми глазами по домашней красоте и периодически натыкающегося на одно-единственное зеркало, ещё не установленное, стоящее на полу в упаковочной таре.