Е. Ю. Мелешкина, Ю. Г. Коргунюк - Советское прошлое в политической риторике современной России

© ИНИОН РАН, 2024

Отношение к историческому опыту и его использование являются важной составляющей современной политики. Отсылки к этому опыту присутствуют в различных проектах формирования национальной идентичности, конструирования и консолидации нации и ее границ. Как отмечает Р. Брубейкер, нацию можно рассматривать как «точку зрения на мир» [Brubaker, 2004, p. 81]. Соответственно, соотношение возникающих и конкурирующих нарративов, официальная политика памяти, в которой образ прошлого занимает важное место, во многом определяют нынешние и будущие контуры национальной идентичности и наций в целом.

В связи с этим особый интерес представляют государства, которые появились на карте мира в результате распада СССР. Несмотря на то что новые независимые государства в значительной степени отличаются друг от друга, их объединяют нерешенность задач формирования политической нации, опыт существования в составе больших политий и ностальгия по советским временам у значительной части населения. Так, например, опрос «Левада-центра» в марте 2016 г. (опрошено 1600 человек в 48 регионах) свидетельствовал о том, что 56 % респондентов сожалеют о распаде СССР, 68 % хотели бы восстановления СССР[1].

Образы СССР, советского прошлого, связанных с ним дат и лидеров активно используются в публичной риторике представителей органов государственной власти, политических партий России и лидеров общественного мнения. Некоторые из них (например, КПРФ и «Коммунисты России») пытаются сыграть на ностальгических настроениях части населения страны; другие, напротив, акцентируют отрицательные стороны данных образов или осторожно касаются этой темы, но в любом случае вынуждены так или иначе определять свою позицию. Транслируемый политическими акторами образ СССР меняется с течением времени, одни аспекты в нем акцентируются, другие замалчиваются.

Возрастающая роль позитивных отсылок к советскому прошлому, используемых властвующими элитами в качестве инструмента легитимации режима и конструирования национальной идентичности, – одна из главных тенденций в развитии официального российского политического дискурса 2000–2010-х годов. Часть исследователей, в особенности зарубежных, видят в этой тенденции признаки ресоветизации и даже ресталинизации нарративов исторической памяти и национальной идентичности во властном дискурсе [напр.: Khapaeva, 2016; Kuzio, 2018]. По этой линии во многом проходит содержательный водораздел между символической политикой ельцинского и путинского периодов [Малинова, 2016a, с. 148]. Первое знаковое решение, ознаменовавшее поворот в этом направлении, было принято уже в 2000 г., когда из гимна СССР была позаимствована мелодия нового государственного гимна России. Через пять лет, в 2005 г., президент в ежегодным Послании к Федеральному собранию назвал крушение Советского Союза «крупнейшей геополитической катастрофой века»[2].

Еще более важным идеологическим элементом властного дискурса ностальгия по советскому стала в период третьего президентского срока В.В. Путина, когда, столкнувшись с прокатившимися зимой 2011–2012 гг. массовыми акциями протеста, Кремль сделал ставку на мобилизацию своих консервативных сторонников [Chaisty, Whitefield, 2016, p. 161]. Двумя годами позже, в 2014 г., фокальной точкой апологетики советского прошлого стала «крымская речь» В.В. Путина, в которой он, обосновывая пересмотр постсоветских границ России и Украины, сослался на «вопиющую историческую несправедливость» событий 1991 г.[3]Наконец, жестом официального закрепления исторической преемственности между нынешней Россией и Советским Союзом стала принятая в 2020 г. конституционная поправка, декларирующая, что «Российская Федерация является правопреемником Союза ССР на своей территории»[4].

В научной литературе роль советского компонента в официальном политическом дискурсе современной России вызывает значительный интерес исследователей. Сегодня об этих работах можно говорить как о достаточно активно развивающемся направлении исследований постсоветской политики. В теоретико-методологическом плане оно в основном ориентируется на концепты «политика памяти» и «историческая политика» (реже – «символическая политика»), которые широко применяются в исследованиях взаимосвязи исторического прошлого и политики в посткоммунистических странах Восточной Европы [Budryte, 2022; Dujisin, 2021; Fiedler, Rawski, Świrek, Traunspurger, 2023; Researching Memory, 2022; Heinrich, 2002; Gill, 2011; Gill, 2013; Twenty years, 2014; Kuzio, 2018; Kohlstruck, 1996; Smith, 2002; Хальбвакс, 2007; Миллер, 2012b; Миллер, 2016; Малинова, 2016b; Траба, 2012; Ачкасов, 2013; Пушкарева, 2015; Дахин, 2012]. Наиболее активно в этом русле изучалась политика памяти российской власти в отношении праздников и памятных дат [Ефремова, 2012; Ефремова, 2014; Ефремова, 2016; Ефремова, 2023; Малинова, 2017a; Малинова, 2017b; Малинова, 2018a; Малинова, Карпова, 2023; Горин, 2015; Революция-100, 2017; Данилова, 2023], в особенности праздников Дня Победы и Дня Октябрьской революции, а также некоторых исторических фигур (прежде всего Сталина и Ленина [Колоницкий, Мацкевич, 2022; Menkouski, Dubinka-Hushcha, 2021; Sherlock, 2016; Ekaterina Makhotina, 2018; и др.]). Политика российской власти в отношении советского наследия также анализировалась в контексте изучения образовательной и воспитательной политики в постсоветский период. В частности, много публикаций было связано с дискуссиями вокруг школьных учебников истории, образовательных стандартов по истории и программ патриотического воспитания, в которых заметное место заняла проблема отношения к советскому периоду истории [Зубкова, 2019; Иванова, 2020; Суслов, Шуйская, 2021] и др. В ряде публикаций политическое отношение к советскому наследию и образу СССР рассматривалось в связи с исследованием политической рекламы и избирательных кампаний [Евгеньева, 2015; Тимшина, 2021; Визуализация выбора, 2016]. Есть работы, посвященные исследованию обращений главы государства [Малинова, 2011; Малинова, 2014b; и др.] и общей характеристике официальной политической риторики [Курилла, 2022; Hill, Gaddy, 2012; Kuzio, 2018; Khapaeva, 2016; Малинова, 2013; Ефремова, 2016] и др.