Натали Руж - Соль на твоих шипах

Мокрый, липкий снег, пронизывающий ветер, который, словно миллионы острых лезвий, режут кожу и мороз, пробирающий до костей.

Идеальная погода.

Для похорон.

Артур поднял воротник куртки и сделал шаг. Шаг к могиле. Он так и не смог заставить себя посмотреть на открытый гроб.

И вот теперь ему надо бросить горсть земли. Странный обычай, помочь закопать в землю то, что ещё совсем недавно было живо, смеялось, радовалось каждому дню и трепетало в твоих руках…

Он наклонился, снял перчатку и с трудом набрал немного замерзшей земли.

На секунду он поднял глаза. Все внимательно наблюдали за ним. И хотя всеобщее внимание было для него обычным и даже приятным, сейчас он бы предпочёл остаться один.

Темные очки, которые он купил по пути на кладбище, были одним из верных решений, которые он принимал, за всю свою жизнь.

Только теперь он отчетливо понимал, что их было не так уж и много.

Если бы он знал, как много они значат, если бы мог предвидеть, чем может обернуться невинная шалость или мог изменить одно, всего одно свое решение, свой идиотский поступок…

Внезапно, Артур почувствовал, как его кто-то хлопает по плечу. Он вздрогнул.

– Ар, пора.

Артур оглянулся. Рядом стояла Оля, невысокая блондинка с короткой стрижкой и яркими глазами.

Артур кивнул и кинул землю на гроб. К горлу подступил ком, а глаза стали жечь слезы. Он глубоко вдохнул, развернулся и быстрым шагом пошёл к своей машине.

Надо сбежать отсюда, как можно быстрее. Пока не появилась пресса.

Хотя, на самом деле, он бежал вовсе не от этого. Он хотел сбежать от себя, от чувства вины, которое съедало его изнутри, словно дикий хищник, от нестерпимой боли, от ужасающей пустоты, которая поселилась в нем и с каждой секундой поглощала его все больше и больше.

Последнее, что он услышал, захлопывая за собой дверь, был пронзительный, душераздирающий крик ее матери. Ничего страшнее, он не слышал. И теперь, он навсегда поселится в нем, в его голове, в его сердце, отправляя каждую секунду этой гребаной жизни.

Сквозь затянутое ледяным узором стекло гаснут и снова вспыхивают новогодние огоньки. Ветер неспешно кружит в ледяном вальсе нарядные снежинки.

Веста вздохнула, перевела взгляд на монитор ноутбука и аккуратно, словно боясь нарушить невидимую гармонию, напечатала: КОНЕЦ.

– Веста! Помоги накрыть на стол! Эта Утка никак не хочет жариться!

Веста, ещё раз бросив взгляд на дописанный роман, захлопнула крышку ноутбука.

– Разложи приборы и достань свечи.

Мама, в темно-синем платье и жемчужном ожерелье, которое уже успел подарить ей папа, пытается запихнуть упрямую утку в духовку.

В углу комнаты стоит огромная ель, упирающаяся своим концом в потолок, под ней сидит отец.

Он завязывает бант на небольшой красной коробке.

Веста обняла отца за шею и поцеловала в гладко выбритую щеку.

– Па, ты как всегда, не можешь дотерпеть до 12.

Папа растягивает довольную улыбку.

– Но ей ведь так идёт.

Веста снова поцеловала отца.

– Так все! Скоро придёт Никита. И если эта Утка продолжит упрямиться, клянусь, я обклею её перьями и запущу с 13 этажа!

Папа и Веста громко смеются, наблюдая, как мама носится вокруг несчастной утки.

Семейную идиллию нарушает звонок в дверь.

– Веста! Ты до сих пор в пижаме!

Веста убегает к себе в комнату.

Захлопнув дверь, она смотрит на себя в зеркало. Длинные светлые волосы собраны в низкий хвост, полное отсутствие макияжа и любимая растянутая пижама в синих звёздах.

Она переводит взгляд на стул. Там висит короткое, даже слишком, платье в черных пайетках, которое она согласилась купить, только ради того, чтобы порадовать маму.

Теперь ей приходится часто делать то, что может понравиться маме или папе. Или им обоим.

Веста грустно вздыхает, стягивает с себя пижаму и ныряет в платье.

Надо признаться, что этот вульгарный кусок ткани не так уж и плох.

Веста изучает себя в зеркале. Стройная словно статуэтка, мерцающая маленькими пластиковыми звёздочками. Веста привстает на цыпочки.