Светлана Курилович - Слёзные родственники

Он появился в 11Б лингвистическом во второй четверти – так неожиданно порой выпадает первый снег в начале ноября. Это было странно: уж одиннадцатый класс все стремятся закончить в своей школе, и если меняют учебное заведение, значит, произошло что-то из ряда вон выходящее. С любопытством, но исподтишка я рассмотрела его. Высокий, выше 180 сантиметров, стройный, ещё по-мальчишески нескладный, но чувствовалось, что он будет крупным мужчиной. В густых каштановых волосах нагло белела обесцвеченная прядь, падавшая на глаза, а в ухе поблёскивала серьга.

«Бунтарь-одиночка? – хмыкнула я. – Видали мы таких, Гришка Баженов, например, вечно в зелёный красился. Из-за него молоденькой учительнице пришлось уволиться. Вот из-за таких-то идиотов молодёжь в школу и не идёт!.. Так, ярлык я на него уже повесила, молодец!»

Он сидел один на последней парте среднего ряда, и это было нормально: новички обычно сторонятся коллектива хоть какое-то время. Ненормально было другое: с первого же урока он начал активно участвовать в обсуждении произведения. Как правило, новенькие изучают обстановку и молчат, пока не осмелеют. Этот был не таков… После всех девчачьих ахов и охов по поводу самоотверженной любви Желткова к Вере Шеиной, он громогласно заявил:

– Желтков – идиот!

«Сам ты идиот!» – подумала я.

– И почему же? – поинтересовалась. – Кстати, как тебя зовут? Встань, пожалуйста.

– Арсений Новоявленских, – он встал и тряхнул головой, отбрасывая чёлку. Глаза нахально блестели. – Потому что он даже не разговаривал с ней, не встречался лично, не попробовал сказать о своей любви – не сделал ничего! Только покончил с собой.

– Это и есть высшее проявление жертвенности, разве нет? – спросила я, скрестив руки на груди.

– Женщинам не нужна такая (он подчеркнул голосом) жертвенность. Они любят сильных, это заложено самой природой. Или таких, кто потакает их прихотям, идёт на поводу желаний. Желтков – никакой. Как можно уйти из жизни, не сделав никаких попыток?

– Он очень уважал Веру, Арсений, поэтому не мог посягнуть на её личное пространство, жизнь. Единственный выход продемонстрировать свою любовь был уход из её жизни.

Арсений пожал плечами:

– А Вера эта – вообще медуза какая-то. Холодная, бесчувственная, что он в ней нашёл? В женщине должен быть огонь, страсть к жизни.

– Вот Желтков и разбудил в ней этот огонь, да, ребята? – обратилась я к классу, и они послушно закивали.

– Ну да, разбудил! – хмыкнул он. – А воспользуется кто-то другой! Я же говорю, идиот!

Класс засмеялся, даже девчонки, которые всегда были на моей стороне в обсуждении любовных вопросов. Я рассердилась:

– Садись, Новоявленских! Записываем проблемный вопрос на дом!

– Вот в вас есть этот огонь, его и будить не надо, – тихо пробормотал он, садясь, но профессиональный слух не подвёл – я всё услышала. Паршивец на это и рассчитывал, думаю.

– Итак, проблемный вопрос: прав ли Куприн, делая из единичного случая высокое обобщение? Записали?

Одиннадцатиклассники закивали, тут кстати прозвенел звонок, и они гурьбой, словно косяк отъевшихся гусей, неспешно потянулись к выходу.

– Новоявленских, задержись! – скомандовала я, открывая сетевой город.

– Как скажете, Марина Леонидовна! – он остановился у стола, и мне пришлось смотреть на него снизу вверх.

– Ты что это себе позволяешь? – резко спросила я. – Первый день в классе – и уже споришь со мной?!

Он улыбался, и эта улыбочка ох как мне не понравилась, что я и не преминула отметить.

– Перестань улыбаться! Я что-то смешное говорю?? Без причины улыбаются только сам знаешь кто!

Его губы ехидно растянулись ещё шире:

– Можно спросить, Марина Леонидовна, а сколько вам лет?

От неожиданности я растерялась, но через секунду сердито сказала:

– Во-первых, неприлично спрашивать у женщин про возраст, а во-вторых, тебе какое дело?

Получилось как-то грубо, и мне даже стало неловко: что накинулась на глупого мальчишку! Но то, что он сделал затем, совершенно ошеломило меня: Арсений присел на корточки возле стола и взглянул на меня снизу вверх: