Елена Трофимчук - Сколько весит сердце жирафа

Сначала поставить чайник. Или сначала разогреть котлеты.

– Сначала надо спросить, на сколько дедушку отпустили. – Алиса изо всей силы прижимает к себе плюшевого не пойми кого. Можно подумать, что Алиса умеет читать мысли, но ничего подобного она не умеет. Просто первый раз в жизни мы с сестрой думаем об одном и том же.

В ванной жужжит бритва. Самый уютный звук на свете. Дедушка Витя броется. Папа бреется, дедушка Егор бреется, мамин Костя тоже бреется. А дедушка Витя броется. Броется – личное дедушкино слово. Русичка Людмила Николаевна заметила бы, что так говорить неправильно. Но личные слова – это как личные вещи. Алисина зубная щётка, например, уже через неделю выглядит такой же лохматой, как голова Мишки Звягина после перемены. Но это вовсе не значит, что у Алисы неправильная щётка или у Мишки неправильная голова.

– Давай ты сама спросишь? – Я отворачиваюсь к окну и стараюсь говорить равнодушно.

Бритва замолкает, и мне кажется, что никакого жужжания не было. Что этот звук я выдумал. По-моему, то же самое кажется Алисе и даже плюшевому не пойми кому. Плюшевый не пойми кто как будто собирается заплакать – длинные уши упали на тряпичное лицо, а нарисованные синие глаза в свете ночника блестят, как мокрые.

– Я сейчас запла́чу, – шепчет Алиса.

Это любимая Алисина угроза. Алиса всегда обещает заплакать, когда боится радоваться раньше времени. Но плачет она редко. Мама говорит, что я в Алисином возрасте плакал чаще.

– Тихо. – Я прижимаю палец к губам и вслушиваюсь в тишину.

Обычно слишком долгая тишина звенит, как стая надоедливых комаров. Но сегодня она рокочет трубами, бьёт в барабаны и чем-то гудит – может быть, контрабасом. Не тишина, а целый оркестр.

– Слышишь? – Алиса поворачивает плюшевого не пойми кого лицом к двери.

В ванной фыркает кран, вода сначала журчит по раковине, а потом затихает, уткнувшись в дедушкину ладошку. Мы с Алисой выдыхаем. Синхронно. Первый раз в жизни мы с сестрой делаем что-то синхронно.

– Я могу это взять на себя, – заявляет Алиса тем самым взрослым тоном, который умиляет маму и бабушку и бесит Маргариту Валерьевну – Алисину учительницу. Маргарита Валерьевна считает, что Алиса кривляется. Меня Алисина манера говорить тоже иногда бесит, но я знаю, что сестра не кривляется. Алиса как будто сразу родилась взрослой, и теперь только надо дождаться, когда она и выглядеть начнёт как взрослая.

В прихожей что-то стукает. По-моему, дедушка врезался в один из четырёх чемоданов.

– Не спите? – Дедушка пригибается, чтобы зайти в нашу комнату. Не могу поверить, что он и сейчас боится дверных косяков.

– Мы пока не понимаем, имеет ли смысл в сложившейся ситуации тратить время на сон, – выдаёт Алиса украденную из какого-то фильма фразу и хватает дедушку за руку. – Тёплая! Как батарея.

Алиса плюхается на мою кровать. Та возмущается длинным стоном. Дедушка усаживается между мной и Алисой. Кровать не издаёт ни звука. Дедушка горбится и прячет руки под колени. Слово «долговязый» придумали для таких, как он. У дедушки длинное всё – руки, ноги, шея, туловище. И ему кажется, что эта долговязость всем мешает. Если бы дедушка Витя мог, он бы скрутился в узел и спрятался под кровать.

– А тебя надолго?.. – Я хочу сказать «отпустили», но останавливаюсь. Я понятия не имею, как всё устроено там, откуда пришёл дедушка. Или приехал. Или прилетел. И каким вообще транспортом можно туда добраться, а тем более оттуда выбраться.

Дедушка долго трёт переносицу. Тишина тикает настенными часами. На стрелках – заячьи уши. Год, когда ушёл дедушка, был годом кролика.

– Ты и сам не знаешь? – Алиса кладёт голову дедушке на колени и вытягивается во весь рост.

– На три дня, – отвечает дедушка.

Дедушкина улыбка ныряет в усы. Усы у дедушки точь-в-точь такие же, как и были. И одет он в тот же свитер, который был на нём в последний раз. В тот самый раз, когда я играл в приставку, которую одолжил на вечер у Мишки, а дедушка подошёл сзади и положил руку на моё плечо, и меня в тот момент чуть не убили, и я сбросил дедушкину руку и крикнул что-то типа «Ну блин!». А дедушка сказал: «Сердце жирафа весит двенадцать килограмм, представляешь?» Ничего такого в тот вечер я не представлял. В тот вечер я злился, что потратил все жизни, а до конца игры ещё далеко. В тот вечер никто не мог представить, что следующим утром дедушку заберёт скорая. «Он ни разу не жаловался на сердце», – заплачет мама. А я… Я вспомню про сердце жирафа.