Надежда Бугаёва - Сказка о царевиче-птице и однорукой царевне

Жили-были царевич и царевна двух соседних государств.

Никогда не виделись они друг с другом, но каждое утро Царевич пел в своей башенке за городскими воротами, и, заслышав его песню, Царевна оборачивалась птицей и так облетала все окрестные земли.

Вечером из башенки снова лилась песня, и Царевне возвращался девичий облик.

Так шли годы.

Иногда Царевна птицей садилась на ветку напротив окна башни и пела для Царевича, но её щебетанье сливалось с чириканьем тысяч других птичьих голосов. Волшебство или нет, но её голос казался точно таким же, как у любой птицы под окном. И как знать, скольких из них тоже преобразили чары царевичевой песни?

Однажды Царевна пролетала птичкой целый день, но к вечеру пения не раздалось.

Ждала-ждала она, но ждала напрасно.

Другие птицы уже попрятались в гнёзда, и на долины спустился холодный воздух с холмов.

Тогда она полетела к городским воротам соседнего государства, но там только вода рва журчала в тишине.

Тогда она полетела дальше, к самой башенке, где жил Царевич, но и там только ночь бросала тени на блики луны.

Тогда птичка подлетела близко-близко, к самому окну, и там было совсем тихо. Не было слышно ни журчания рва, ни вздохов ночи.

Но у окна уже кто-то стоял… И тень его смешала и спутала все блики, так что луна в печали отворотила своё серебряное лицо и укрылась кружевным платочком туч.

И Царевна увидела, что Царевич умирает, а у окна стоит его Смерть.

Царевич больше не мог петь и вообще не мог разомкнуть губ. Он лежал молча, а Смерть протянула руку, чтобы забрать себе его сердце.

Тогда Царевна-птичка бросилась вперёд и легла на грудь Царевича, раскрыв крылышки над его сердцем.

И Смерть, как ни пыталась, не могла добраться до сердца Царевича.

Но Смерть была хитра, она не знала благородства и не умела проигрывать.

– Оставь грудь Царевича, – предложила она Царевне сделку, – и тогда я превращу тебя в девушку.

Но Царевна не могла согласиться на это, потому что любила его больше себя.

Тогда Смерть предложила ей превратить Царевича в птицу, чтобы вдвоём резвиться по всей округе.

На это Царевна согласилась, и через секунду Царевич встрепенулся, обернулся птицей и вылетел в окно.

Увы, он не узнал Царевну и один улетел далеко-далеко.

Только хотела она броситься за ним вдогонку, как поняла, что больше не может летать: ей вернулся её человеческий облик.

—Ты же оставила грудь Царевича, – сказала Смерть, – так вот тебе обещанная награда.

Так Смерть обманула Царевну и задумала навек разлучить их с Царевичем…

—Пойдёмте-с, послушаем выступление наших поэтов.

Mademoiselle Аннетта1, переписчица, суетливо собрала письменные принадлежности в ящичек-бювар на углу стола, уронила использованные промокашки и не стала собирать.

– Барышень тоже пригласили, потому что завтрева вроде как день смерти Гёте, и чтения приурочены к оному. А ещё Г-н Развалов вернулись из Парижа! Мне лично велели – быть непременно-с! Всю ночь будут пить шампанское и, говорят, даже вызывать Мефистофеля…

M-lle Аннетта2 уже была в пальто-клёш и приглаживала волосы под шляпку маленькими жадными движениями. Она пригласила Лялю Гавриловну, потому что приглашали всех барышень. Она не знала, что ещё добавить от себя, и покосилась на Лялю Гавриловну.

Та казалась высокомерной и чужой, и M-lle Аннетте захотелось, чтобы Г-н Сементковский рассердился на Лялю Гавриловну или даже выгнал её. Возможно, Аннетте самой придётся пожаловаться на неё: что нового у нас в литературе?3 – да есть кое-что, вот Ляля Гавриловна, скажем, промокашки и любой мусор кидает прямо на пол, или уносит с работы канцелярские приборы, или переписывает в собственную тетрадь чужие стихи, предназначенные для публикации, или притаскивается на работу не раньше обеда, да и то лишь затем, чтобы нагрубить посетителям…

Ляля Гавриловна кивнула в ответ:

– Спасибо, Аннетта Ивановна.

Три слова, очевидно, чем-то не удались. Ляля Гавриловна подумала и добавила: