Бразервилль - Синдром астронома
Часть 1
Структура сна
Ничего не болит
У тебя ничего не болит,
не болит, не зудит, не колотит, не ноет,
не трещит голова меж бетонных плит
новостей.
Ощущенье сегодня иное.
Пустота? Нет – отсутствие боли. Всё.
Неестественно тих, отрезвлён до молитвы,
на скамейке сидишь, глядишь карасём
как отважно спешат – нет, не люди – болиды
в пиджаках из пиявок страхов, обид,
план страданий на жизнь —
в их глазах изувеченных.
Ты – остыл, ты уже не болид,
у тебя ничего не болит.
Нечему.
2015
Заготовка мёда в условиях техногенного одиночества
В россыпях улиц всегда найдётся пища задаром;
свежесть улыбки, игривый взгляд – продукт, не сырьё.
Где неподдельные чувства нежно пахнут нектаром,
там обнаружится тот, кто первоцветь соберёт
и деловито утащит в свой пустующий улей
ради подкормки себя в период тяжкой борьбы
с тьмой одиночества.
Выбери беднягу сутулей
в гуле толпы, улыбнись ему. Когда засвербит
в полом зобу, он поймёт – он тоже ульевый юнит.
В прошлом оставив погосты и разливы болот,
он даже с этой грамулькой мёда перезимует,
ежели не отберёт какой-нибудь пчеловод.
2015
Сладко!
По радио трагик вздыхает: «Всё плохо…»,
таксист, завоёванный палочкой Коха,
кивает и кашляет грустью в стекло.
Мы едем, а может «копейка» заглохла.
Куда ты завёз? В этой местности мерзкой
охота себя изломтить хлеборезкой.
Что смотришь? Тебе это не помогло?
За что этот город такой изуверский?
Сидит в ресторане унылая свадьба,
а мне бы напиться, а мне поплясать бы,
но нет! Как на кладбище поп – тамада
младых провожает в могилу-усадьбу.
Скорбящие гости истории травят
что миром отчаянье горькое правит,
паршиво и тускло сейчас и всегда,
и нет ни улыбки в гундящей ораве.
И люди кричат на вселенную: «Сладко!»
встают молодые, но с лицами в складку,
невесту целует жених точно в лоб
холодный, сырой, как мантушная ватка.
Нет мочи терпеть! Миновал ряд проплешин,
схватил микрофон, и в него я забрезжил
стихи, поздравления, шутки, тепло.
И мне улыбаются: «Бедный приезжий».
2013
Структура сна
Будь готов, что твой утренний город
вдруг окажется незнакомым:
вместо луж и машинного ора —
тишина предзакатной комы,
время пало, как лошадь хромая,
ароматы не режут ноздри,
только ползают слизни трамваев,
задремавший катая воздух,
только люди застыли бетонно
в полужесте, в броске, на вдохе,
спят они в это время дома,
в липких снах – образцы суматохи.
Телефоны – в ладони на выпас,
светофоры красны кому-то,
дождь готов задержаться и выпасть,
птицы сбились давно с маршрута.
Вперемешку с узлами конструкций
город видит во сне скульптуры.
Будь готов в этом сне не проснуться,
и стать частью его структуры.
2015
Ветер жонглирует мусором
Ветер шершавый жонглирует мусором,
ясень сутулится, тополь торчит,
хнычет на ветке ворона кургузая,
лавочка стонет, моргают грачи,
фыркает кошка в окошко острожее,
пляшет блоха на собаке хромой,
дворник улыбкой цепляет прохожего
и заражает его болтовнёй,
тучи по сини вульгарно распластаны —
взмылят друг дружку, того и гляди.
Девушке раненной врач лейкопластырем
пробует полость заклеить в груди.
Детям в войнушку играться не велено,
чокнутых строек испытывать нерв.
Дети, шагнувшие с крыши, немедленно
падают вверх.
2015
Человек в шкафу
У каждого нормального скелета – лязг.
Оделись мегаполисы в гирлянды бус,
пустились мегаполисы в бега и в пляс,
их клацанье костяшек – аритмичный пульс.
У каждого скелета: в черноте глазниц,
под рёбрами, где ранее гнездилась сушь —
гуляют сквозняки, как по нутру больниц,
и держатся за косточки обрывки душ.
Сцепились две фигуры у тюльпанных клумб
и, вроде бы – целуются они взасос,
но зоркий наблюдатель не увидит губ,
для зоркого – прохожий завсегда безнос.
Укутаешь в красивое свои мослы,
никто и не подумает, что ты – скелет,
и жаждешь воскрешения души весны,
а вечером скрываешься в квартирный склеп
лелеять то живое, что в других мертво,
в колодцы черепов – очередное «тьфу».
Мертвеешь, и – живее человечек твой.
У каждого скелета человек в шкафу.
2015
Лепка
Чужое представление о тебе —