Александр Гусев - Шестеренки

Я – только лишь механизм. Я – механизм, запрограммированный творить музыку. Я – просто набор шестеренок. Я – набор, шестеренок, винтиков и гаек.

Я думаю об этом, пока моя механическая рука крутит валик шарманки. Валик – ручка, рычаг. Деревянный ящик издает звучание. Он наполняет пешеходный переход музыкой, созданной великими нейросетями прошлого.

Шестеренки внутри шарманки приходят в движение, повинуясь движениям моей руки. Шестеренки внутри моей руки приходят в движение, повинуясь силе напряжения. Сила напряжения возникает, повинуясь законам электрического тока. Закону повинуется все мое тело и весь мир – закону движения. Я – механические часы. Мимо меня проходят роботы, механизмы, наполненные шестеренками. Механизмы, освещаемые тусклым светом факелов, прикрепленных к стенам пешеходного перехода. Их движения ритмичны и синхронизированы. Мы все – механические часы.

Динамик на моем лице издает потрескивающий звук – песню. Песню, созданную великими нейросетями прошлого, Сано Лаудли – композитор и Чак Джипити – автор текста. А исполняю композицию в этом переходе я – Фрути Лупс, версия 200.

– Лаудли и Джипити, знаю эту композицию…

Я остановил музыку, двое роботов стоят возле меня, отстранившись от общего механического потока шестеренок.

– Очень неплохо, но должен тебе сказать, что ты не всегда точно попадаешь в ноты, я подозреваю, что дело в твоей звуковой карте, не пробовал ее заменить?

Я говорю:

– Так хорошая стоит денег.

– И с динамиком у тебя явно беда, ты же анализируешь, что он хрипит?

Другой робот говорит:

– А мне нравится винтажное звучание. Это настоящая шарманка? Транзисторная?

– Нет, аналоговая. Ей уже много лет.

– Это же настоящее ретро! Я тебе переведу 0,000015 биткоинов.

– Да, номер карты на табличке.

– Вы мистер Лупс?

Еще один робот подошел ко мне и ждал пока я обращу на него внимание.

– Да.

– Фрути Лупс?

Робот в черной фланелевой шляпе и в темном пальто.

– Да.

– У меня для вас письмо.

Он достает из кармана пальто конверт и протягивает его мне.

Я распечатываю конверт, достаю лист, читаю:

«Здравствуй, Фрути, дорогой друг, давно не виделись, я приглашаю тебя на свою последнюю выставку, с любовью, Кандинский».

Внизу листа нарисована шестеренка, но настолько кривая и неровная, словно нарисованная от руки. Каких же высот он достиг в художественном искусстве, что смог нарисовать столь кривую шестеренку? Когда-то мы часто общались с ним, но потом его карьера резко пошла вверх.

– Но почему он написал мне письмо? Почему не отправил эмэил на почту?

– Он художник, он так видит.

– Но как вы меня нашли?

– Джипиес…

***

На окраине города, на холме, в отдалении, возвышается готический замок из черного кирпича. Высокие заостренные башни прокалывают тучи пасмурных небес. Высокий забор из черных прутьев с вензелями и завитушками преграждает вход в сад. Врата открыты и я вхожу в сад напротив замка. В центре стоит фонтан – большая металлическая шестеренка с зубчатыми гранями лежит плашмя, а внутри – вода. Шестеренка вращается, в ее центре стоит каменная горгулья. Горгулья с волчьей пастью и длинными зубами, острыми клыками, и рогами, на козлиных копытах, с крыльями как у летучей мыши. Горгулья держит на спине чашу – шестеренку, будто сгорбившись от тяжести. Чаша шестеренка тоже вращается, но в противоположную сторону. Она переполняется водой. Вода стекает вниз, образуя водопад, который, будто прозрачной стеной, ограждает горгулью от наблюдателя.

С одной стороны находится вход в сад-лабиринт, а с другой – цветочный сад, где работает человек-садовник, с кусачками в руке и в перчатках, сгорбившись над клумбой алых роз.

Обойдя фонтан, я поднимаюсь по ступеням. Передо мной возникают деревянные врата, украшенные металлическими шестеренками. По обеим сторонам стоят каменные горгульи. Человек-дворецкий в аккуратном черном костюме, с седыми короткими волосами и седыми закрученными усами, с моноклем на одном глазу, и с поднятой бровью, приветствует меня молчаливым кивком. Он берется за рычаг в стене, который приводит в движение шестеренку. Врата медленно открываются.