Аглаида Лой - Шепот Лилит
И поймал устремленное ввысь пламя и из его зыбких, порхающих языков сотворил первую женщину – Лилит.
Аветик Исаакян. Иудейское сказание.
Come and fly now with the angelRise again now like the phoenixYour the love that lives foreverIn the heart that never dies, never diesHeart of Lilith!«Heart Of Lilith», Candia Ridley and Tony McKormack (Inkubus Sukkubus)1
Не без трепета душевного я вручила Глебу Юрьевичу листок бумаги и замерла в ожидании. Он прочел тему моей будущей диссертации и молча воззрился на меня. В его взгляде сквозили недоумение, разочарование и, кажется, даже жалость, что было не удивительно: я не производила впечатления роковой женщины, которую может интересовать подобная тема.
– Но почему именно Лилит? – после небольшой паузы поинтересовался он.
– А почему бы и нет? – ответила я вопросом на вопрос и слегка пожала плечами.
Он фыркнул, что всегда означало у господина профессора, заведующего кафедрой древней истории, нечто вроде смешка, потом снова заговорил, слегка передразнивая мою интонацию:
– В самом деле, почему бы и нет?.. – И с выражением продекламировал: – «Миф о Лилит. Шумерские и семитские истоки мифа. Демонизация образа богини–покровительницы. Преломление мифологического образа Лилит в сознании современного человека».
И снова уставился на меня. Однако теперь в глазах его не только присутствовал определенный интерес, но и прыгали чертики. Мне показалось, что в эту минуту я в буквальном смысле слова могу читать его мысли. А размышлял он о том, с чего бы это типичная серая мышка вроде меня (бесформенная современная одежда «ученой дамы», забранные в пучок на затылке темные волосы, не слишком модные очки и полное отсутствие макияжа) избрала для своей будущей диссертации столь нестандартную и интригующую тему.
Я скромно сидела на стуле возле его вместительного стола, заваленного бумагами, сложив руки на коленях, как прилежная ученица, и с надеждой смотрела на него. Далеко не всегда наш внешний облик соответствует внутреннему содержанию. Мой уж точно не соответствует. Но почему –то в присутственных местах я стараюсь быть незаметной, по возможности раствориться в окружающей среде – такая вот своеобразная социальная мимикрия из серии: я такая, какой вы желаете меня видеть. Не знаю наверняка, какой стиль одежды и какие внешние данные соответствуют статусу современной аспирантки, но скромность и трудолюбие, по идее, в любом случае должны приветствоваться. Да и в каком образе я должна была явиться к милейшему Глебу Юрьевичу, который во времена учебы в институте поначалу представлялся мне существом практически бесполым и совершенно поглощенным своими историческими изысканиями. И жена милейшего профессора была ему под стать: погруженная в свою науку археологиня, облаченная в какие–то странные наряды, вышедшие из моды лет двадцать тому назад, которые она, по –видимому, считала до сих пор модными. А быть может и не считала – просто надевала то, что под руку попадется.
Эта своеобразная парочка представляла собой редкостный по современным меркам тандем чокнутых бессребренников, для которых жизнь и наука слились в единое гармоничное целое, – этакий своеобразный, герметичный мирок, обустроенный для себя любимых, в котором им самим было вполне комфортно существовать. Возможно поэтому при общении с моим будущим (на это я очень надеялась) руководителем у меня порой возникало слегка тревожащее ощущение, будто он обитает не совсем в нашем мире, точнее, не здесь и сейчас, а где – то примерно пару–тройку тысяч лет тому назад, во времена шумерской, вавилонской или древнееврейской цивилизации.
Будучи студенткой даже не исторического, а библиотечного факультета, я старательно посещала все лекции по древней истории, включая первые пары, потому что по сравнению с другими преподавателями лекции Глеба Юрьевича были настолько яркими, запоминающимися и в чем–то даже захватывающими, что создавалось полное впечатление погружения в прошлое. Поэтому лекционный зал всегда был полон, и мы внимали любимому профессору, как завороженные. Откуда только брались у обычного на вид Глеба Юрьевича эти раскатистые интонации, эти артистичные жесты, эти выразительные паузы, во время которых в аудитории в прямом смысле слова можно было услышать, как муха пролетит, и которых в повседневной жизни у него не наблюдалось, так и осталось загадкой для меня и всех прочих студентов.