Анна Поршнева - Самый первый Змей

Самый первый Змей

Крестьяне обступили богатыря плотной толпой и почтительно, но громко галдели:

– Заступись, отец родной! Не выдай, золота душа! Никакого житья от него нет, от аспида!

Отец родной – смущённый парень лет двадцати с широченными плечищами, крепкими ногами и яблочно-румяными щеками, ещё безбородый, – шмыгал носом и для уверенности поминутно щупал то ножны, то рукоять меча. Его голубые глаза восхищённо блестели. Ещё бы, не каждый же день такое бывает.

– Вчерась трёх овец стащил. Девкам в озере ни искупаться, ни  белья сполоснуть – озорует, охальник. Детишков в лес одних не отпускаем. Пашаницы запрошлый год два поля полегло, не иначе, дыхнул дымом, змей ядовитой.

– Земляники пять годов не едывали, – зашамкали старухи, но их тут же перебил уверенный голос старосты:

– Да погодьте вы со своей земляникой! Ну, добрый молодец, берёшься или как?

– Берусь, – вздохнул богатырь и шмыгнул носом. Это был его самый первый змей.

– Ну тогда иди себе: тут всё прямо, прямо, а потом налево, да кругом. В общем, одна дороженька-то, не заплутаешь. А мы тебя за то не выдадим, вознагражденье получишь, как положено, не обидим, не бось!

***

Богатырь стоял за калиновым кустом, тяжело дышал от восхищения и даже рот открыл – прямо перед ним на широкой поляне лежал змей горыныч о трёх головах. Весь золотисто-алый, с багряными крыльями, с тонкой серебристой искрой по шее и на бёдрах, с длинным шипастым хвостом и круглым пузом, в которое не то что три овцы, а и тридцать три поместятся вольготно.

Змей выпускал из всех трёх голов длинные раздвоенные языки, словно лопатой сгребал ими земляничины и отправлял разом в три глотки, потом чуть сдвигался, приминая когтистыми страшными лапами листья и усы, и всё повторялось. Над поляной стоял сладкий жаркий дух, у добра молодца кружилась голова и самому хотелось сочной ароматной ягоды – ух как хотелось!

Змей, наконец, отвалился, перебрался к краю леса в тенёк, завалился на бок и сказал протяжным мягким голосом:

– Воевать пришёл али просто любопытствуешь?

– А вот сейчас тебе, змеище поганый, башку снесу, так узнаешь как людёв обижать! – вскричал богатырь, как полагается, грозно и для убедительности взмахнул булавой.

Змей аккуратно прикрыл головы берёзовой кроной, пригнув её одним из крыльев, и обиженно сказал:

– Что ж это я поганый? Я моюсь кажный вторник, а если б не девки здешние бесстыжие, что за мной из кустов подсматривают, и чаще мылся бы.

– А овец почто таскаешь?

– Да не таскаю я.

– Люди зазря не скажут.

– Да не нужны они мне. Я мяса в рот не беру: у него дух тяжёлый и жевать его долго. Да у меня и клыков нет, на, смотри! – И точно, зубы у змея были ровные крепкие и крупные, точь-в-точь как у коня.

Богатырь вспомнил круглое хитрое лицо местного пастуха и призадумался.

– А пшеницу зачем спортил?

– Так то ж они сами! Ленивы больно, вот и дождались дождей. Встали бы жать дня на три раньше, были б с хлебом.

У молодца оставался последний довод:

– А землянику зачем поел?

– Вкусная, – вздохнул змей и от смущения позеленел. – Люблю, страсть! Да сам спробуй, ведь не ягода – чистый мёд. А крупная какая! Здесь ещё не так, а вот глубже в лес есть сосновая рощица, так там в три раза супротив этой, ей-богу, не вру!

Богатырь вздохнул, набрал в ладонь ягод, запустил в рот и зарделся от удовольствия.

– Угу, – сказал с набитым ртом, – и што же мне ш тобой делащ? Ты ведь, как никак, змей горыныч. Мне с тобой биться-рататься полагается.

– А сколь лет тебе?

– Двадцатый пошёл.

– Молодой совсем, вот и горячий. А мне вот триста тридцать первый. Мне драться уже совсем не хочется. Так что извиняй, не выйдет у нас поединка.

– Как так не выйдет? – возмутился богатырь.

– А так. Улечу куда подальше да и всё. Давно хотел, уж больно крестьяне тут жадные.

– Как же честь? Ведь ты ж тогда трус получаешься.

– Не, – подумав, сказал змей, – я не трус. Я просто ягоду очень люблю. А драться не люблю. И тебе не советую.