Натали Мирос - Рождённая в засуху

Белая верблюдица прихрамывала на правую переднюю ногу. Теперь её мозолистые подошвы ступали по серому гравию, но позади оставались бесконечные, вязкие барханы. Множество камней: больших и малых, самых причудливых форм и оттенков – красные, как мясо, белые, как молоко, жёлтые, как цветы дикого латука и чёрные, как ночное небо молча наблюдали за вялыми движениями усталой верблюдицы. На её изрядно опавшем горбу сидела, крепко ухватившись за тамарисковые поручни седла, худенькая девочка шести с половиной лет от роду.

Верблюдица была много старше и опытнее ребёнка. Она хорошо помнила тот год, когда девочка появилась на свет, ведь в том же году и у неё самой родился первенец – верблюжонок – хилый детёныш, большеголовый и нескладный, которому Бог отмерил всего две недели жизни. В его гибели, как, впрочем, и во всех бедах этой жестокой серой земли, виновна была засуха.

Засуха сама по себе не так страшна, гораздо опаснее – другое зло, что всегда являлось следом, и не щадило уже ни людей, ни животных. Настоящим злом был голод. Однако, и с этим можно смириться. В конце концов всё плохое можно перетерпеть, только бы не слишком долго…

– Я устала и хочу пить, папочка! – девочка обращается к высокому мужчине, что шагает впереди, придерживая верблюдицу за повод.

– Акеч, ты же знаешь – ещё не время, – мужчина пытается придать голосу твёрдость, но, взглянув на девочку, вздыхает и останавливается.

– Ну хорошо, – соглашается он, – мы отдохнём.

Белая верблюдица опускается на землю, не дождаясь повелительного жеста хозяина. Все трое – девочка, мужчина и белая верблюдица неимоверно устали. Давно потерян счёт дням и, даже, неделям. Отныне, только утратами станут измерять они пройденный путь. Только боль от потерь везут они в своих хорджах.

Хордж – сумка, притороченная к верблюжьему седлу.

Отец, стараясь не смотреть в лицо дочери, вынимает из хорджа старый термос. Тонкая струйка воды звонко льётся в алюминиевую кружку. Ровно половина. Подумав, решается плеснуть ещё немного сверх нормы. Протягивает девочке.

Первый глоток мгновенно проскальзывает в сухое до боли горло. Но второй она усилием воли задерживает во рту. Когда воды мало, нужно пить медленно. Очень медленно! Так учила её мама.

Стоило подумать о маме – тут же поперхнулась. Закашлялась до слёз. Протянула кружку отцу.

Драгоценная вода. Отец выпивает её залпом. Горячий ветер пустыни треплет его поношенный дашики.

Дашики – верхняя одежда свободного кроя (часто с V -образным вырезом на шее) Традиционная одежда мужчин и женщин Западной Африки.

Вздрогнула и отрывисто всхрапнула белая верблюдица. Свистящий шум в небе! Огромная железная птица-самолёт стремительно прочертила серебристую полоску с юга на север, и исчезла-растворилась в голубом тумане. Камни: чёрные и красные, белые и жёлтые всевозможных форм и размеров всё также безмолвно пластались по земле. Не поднял головы и мужчина. Но девочка оживилась и замахала рукой исчезнувшему самолёту.

– Папочка, самолёт! Может это нас ищут!

– Нет, Акеч. Думаю, люди в самолёте даже не подозревают о нашем существовании.

Девочка опустила голову. Потом вдруг вскинула на отца большие, полные гнева глаза.

– Я не иду дальше!

Но отец словно бы и не слышит её. Сидит по-прежнему, сгорбив спину.

Тогда она встала и решительно зашагала в ту сторону, откуда только что привезла её на своём тощем горбу белая верблюдица.

– Стой, Акеч!

– Стой! Куда ты собралась?

Упрямая, маленькая фигурка в длинном трепещущем на ветру платьице скрылась за большим чёрным камнем. Тревожно взревела верблюдица. Рывком поднявшись, мужчина торопливо бросился за ней. Догнал, повернул к себе лицом и пристально глянул дочери в глаза.

– Что с тобой, Акеч?

В ответ и дочь смотрела на него остро и требовательно.

– Почему ты не убил меня? Зачем оставил жить? Ведь я родилась в засуху! В такое время новорожденных не оставляют…

Мужчина горько усмехнулся и пожал плечами.