Олег Колокольников - Родня

В тот вечер всё было как обычно. Семья из четырёх человек сидела дома в своей трёшке на шестнадцатом этаже серой панельной многоэтажки.

Вадим, отец семейства, развалился на диване, подложив руку под голову. Елена, его супруга, была в халате и с кружкой чая. Дочь Варя читала книгу, поджав под себя ноги, и улыбалась. Сын Кирилл сидел на полу у журнального столика, расчерчивая линейкой квадрат в тетради.

Телевизор тихо потрескивал, и по нему шла какая-то передача про сверхъестественное. На экране выступал очень старенький профессор по имени Олег Север. Он представился биохакером – седой, с дрожащими руками и цепким, очень живым взглядом.

– Это профессор Олег Север, – прошипел диктор. – Биохимик. Биохакер. Старейший участник программы, которому скоро исполнится сто лет.

– Биоквакер, – усмехнулся Вадим.

– Современные продукты настолько напичканы консервантами, – говорил профессор, непрерывно двигаясь в инвалидном кресле, будто танцуя, – что человеческое тело после смерти теперь почти не разлагается. Я серьёзно, уважаемые телезрители. Практика показывает: при определённых условиях тело может пролежать десятилетия и… вернуться к жизни.

Семья переглянулась. Вадим усмехнулся, Елена напряглась. Варя хмуро уткнулась в книгу.

Профессор продолжал:

– У меня есть данные. Один человек, умерший более двадцати лет назад, был эксгумирован для рутинной экспертизы ДНК – и… проснулся. Просто сел в гробу и сказал: "Холодно." Возможно, нам просто нужно найти правильное химическое сочетание – и бессмертие станет реальностью.

В самом конце профессор вдруг уставился прямо в камеру. Его глаза засверкали, как у старого шамана:

– Впрочем, учитывая, что я до сих пор жив, у нас есть неплохие шансы, что мы копаем в правильном направлении.

Он улыбнулся.

Передача внезапно оборвалась. Экран мигнул – и началась реклама шампуня для морских свинок. Весёлый голос напевал что-то про мягкую шерсть.

В правом углу экрана что-то мелькнуло. Жёлтое, круглое, с кукольными глазами и смехотворно длинным носом. Оно подпрыгнуло, потёрло нос, ткнуло в экран пальцем – и исчезло.

Кирилл моргнул. Показалось?

Елена нервно поставила кружку на стол и встала.

– Мы должны попробовать.

– Что попробовать? – спросил Вадим.

– Сходить. К моей маме. Вдруг она жива.

Варя резко захлопнула книгу.

– Мам, ты издеваешься?

– Ты получила два высших образования, чтобы верить в эту чепуху? – буркнул Вадим. – После вскрытия даже ты не факт что выживешь.

Но мать не слушала. Она смотрела в стену, будто видела её насквозь. Потом прошептала:

– Я чувствую, она ждёт. И не всем делают вскрытие. Ей не делали, я точно знаю.

Елена рассказывала детям о бабушке немного, но всегда – с любовью и теплотой. Её фотография висела на видном месте и будто встречала каждого, кто входил в зал.

Все подумали, что мама сейчас засмеётся. Но она не смеялась. Говорила спокойно, без эмоций. Это было даже страшнее, чем если бы она закричала.

Вадим тяжело вздохнул.

– У беды одно мочало… – пробормотал он. И пошёл надевать куртку.

Варя с удивлением смотрела на суету родителей, но ей тоже стало интересно. Кирилл лишь хлопал глазами и пытался понять, когда взрослые перестанут шутить.

Через полчаса семья уже собирала лопаты и фонарики.

На кладбище было сыро, туман будто висел на уровне колен. Елена вела семью к могиле своей матери – бабушки Кирилла, которую он никогда не знал. Она умерла внезапно, от остановки сердца, когда Елена была ещё подростком.

Вадим сердито молчал, но в итоге копал сам. Земля поддавалась с трудом. Варя оделась во всё чёрное и накрасила губы чёрной помадой. Кирилл успел сделать ей несколько фотографий на старенький “Зенит”.

Гроб оказался целым. Вадим открыл крышку, и все замерли.

Бабушка лежала, как будто заснула вчера. Только платье на ней рассыпалось в труху. Кожа была серовато-жёлтая, как у старых кукол, но лицо – узнаваемо живое. Она выглядела молодой, даже моложе своей дочери. И очень красивой, будто сошла со средневековой фрески.