Николай Столпник - Пять минут

Посвящается С. М.

Кофе закончился. Я втянул в себя последнюю чашку полчаса назад. Именно втянул. Здесь, на орбите, в невесомости, всё шиворот-навыворот. Наверное, никогда к этому не привыкну.

Пустой, лёгкий термос теперь ползает по кабине туда-сюда, попадая в самые неожиданные места. Когда он в первый раз стукнулся о главный экран, у меня внутри всё так и сжалось: вдруг разбил? Но нет. Оказалось, что экран крепкий, хоть и староват. Пристально рассмотрев глянцевую поверхность, я заметил множество следов от столкновений с самыми разными предметами. Да и термос, как было видно по отметинам, ударялся в этот экран не раз, ещё до того, как я впервые взял его в руки.

А теперь вот пустотелая банка, вдруг явившаяся из ниоткуда, плывёт прямо мне в лицо. Приходится отклониться, чтобы она ненароком не задела мой нос. Перед глазами чинно скользит её блестящее длинное цилиндрическое тело с логотипом старой, некогда славной компании. А вот и крышка. Она же кружка. Теперь такую причудливую кружку не найти на всей орбите. У неё призматическая форма. За счёт поверхностного натяжения жидкость не выливается из неё в отсутствии тяжести. Чтобы пить, нужно прислонить губы к самому острию призмы и потягивать напиток в своё удовольствие. Авторы идеи, итальянцы, рьяные любители кофе, утверждали, что питьё в космосе из их сосуда рождает ощущения, как при пользовании фарфоровой чашечкой с каким-нибудь эспрессо на Земле. По-моему – ужасно неудобно.

Это было модно давным-давно, ещё во времена Международной космической станции. А теперь фирма сменила название, призмы, которым повезло больше, рассеялись по музеям и коллекциям, а которым посчастливилось меньше, полетели на свалки, земные и орбитальные. Одна из них обретается в моей кабине, так и норовя угодить куда-нибудь не туда.

Без кофе в томительном полумраке мне долго не протянуть. К тому же я плохо спал предыдущей ночью. А ведь не прошло и половины испытания моего несчастного терпения.

Мониторы светят на меня своими ярко-белыми, иссушающими глаза плоскостями. Им подмигивают разноцветные кнопки, разбросанные по всему пульту, группами и по одной, без видимого порядка. Особняком держится красная, с надписью «Start». Она недоверчиво и злобно мерцает своей уже перегорающей вольфрамовой нитью.

Почти все кнопки – механические. Теперь это такая же редкость, как призма-чашка. На всех современных станциях панели стали сенсорными. Однако здесь, на «Форпосте», своё хозяйство ревностно хранит диспетчер Дэвид Стэммер, закоренелый ретроград. Пока он тут работает, землян от астероидов будет защищать избитый термосом и компанией других предметов экран и древние механические кнопки с умирающими лампочками.

Вспоминаю, как напутствовал меня Стэммер перед сегодняшним дежурством, всего несколько часов назад. Как он усмехался, глядя в мои невыспавшиеся глаза. Как объяснял мне устройство своего древнего и замысловатого термоса. Потом бывалый диспетчер в сотый раз растолковывал мне, как управляться со всеми пультами и мониторами, если вдруг явится какой-нибудь опасный космический камень. Хотя и он, и я прекрасно знали, что сегодня ничего такого не случится. Иначе бы Стэммер ни за что не оставил меня одного в обществе потёртого операторского кресла, пожилой питьевой призмы и бездны.

Для меня было полной неожиданностью, когда Дэвид расчувствовался и обнял меня перед тем, как поспешно удалиться. Это было совсем не похоже на его надменно-ироничную натуру. С другой стороны, шутка ли, в первый раз отпустить своего лучшего, хотя бы и единственного, стажёра в свободное плавание, оставить одного против своры коварных астероидов, пусть даже они нынче и не появятся?

Дабы скрыть неподобающие космическому волку слёзы, он тогда, не затягивая прощание, торопливо исчез в коридоре. По станции прошла упругая волна – челнок Стэммера отшвартовался от «Форпоста», и началась моя нескончаемая ночь.