Алексей Ткачук - Проезжий доктор

Огонёк масляной лампы дрожал от сквозняка, рисуя тенями от предметов жуткие узоры на посеревшей бревенчатой стене. Сама лампа нещадно чадила и едва освещала невысокую старую избу, рискуя в любое мгновение проиграть битву окружающему её мраку.

Невысокая сухая старуха, ворча на пасынка, жарила рыбью требуху, от которой комната успела пропахнуть противным запахом. За окном протяжно завыла собака.

– Клятая сука! Хватит скулить, пришибу! – крикнул Павел, ударив кулаком по столу. – Все вы, дармоедки, на шее моей сидите, да кровь всё пьёте! Ненавижу! И дождь этот, будь он неладен. Ненавижу! Ненавижу!

Павел замолчал и продолжил ужин, шкрябая со злостью ложкой по дну деревянной миски. С каждым днём щи становились всё жиже, а когда последний раз в них было мясо он уже и не помнил. Голод.

Ливень, не смолкая, тарабанил уже четвёртый день. Размыв все дороги, и превратив свежевспаханные поля в чавкающие болота. Недавно посаженные семена уже, однозначно, сгнили, не успев прорасти, а значит, что и в этом году с урожаем будет беда.

Павлу казалось, что сам бог проклял это место, насылая новый потоп. Что уж говорить, если даже батюшка, не выдержав службы в этой дыре, повесился на колокольне с неделю назад, а нового не стоит ждать ещё недели полторы, до тех пор, как стихия не успокоится и просохнут дороги.

Цап.

Худая крыша сдалась беспрерывному напору дождя, и первая капля упала на пустую чугунную сковородку, звонким эхом разорвав тишину.

Цап. Цап. Цап.

– Говорила ж я тебе – дурню, ещё той весной, что крышу латать надо, экий ты…

– Заткнись, дура! – сорвался Павел.

Деревянная ложка с треском разлетелась. Старуха рухнула на пол. Из правого виска пульсируя полилась кровь. Лицо, с растрёпанными седыми волосами, оскаленном ртом, с пеньками сгнивших зубов, и широко распахнутыми глазами не мигая уставилось на Павла.

Цап. Цап.

В печи с омерзительным треском щёлкнуло прогоревшее полено.

Павел сплюнул.

Цап. Цап. Цап.

Клятый ливень стоял непроходимой стеной, не позволяя увидеть ничего дальше вытянутой вперёд руки. Спустя всего пару шагов, одежда Павла промокла насквозь, а мерзко хлюпавшая жижа под ногами, некогда бывшей дорогой, стягивала шаги и липла к ногам, уже засосав в себя левый галош крестьянина.

От охватившей паники и суматошного бега, Павел начал задыхаться. Ещё чуть-чуть. Ещё немного. Ещё …

Хтух-хтух-хтух! – забарабанил кулаком Павел по старой покосившейся двери. К тому моменту его сердце уже готово было вырваться из груди, и он жадно хватал ртом воздух, пытаясь хоть как-то отдышаться.

Спустя несколько мгновений, деревянная дверь с протяжным скрипом отворилась на пару аршин, оставаясь закрытой на щеколду.

В получившийся проём из мрака комнаты выплыло вытянутое серое лицо, с запавшими глазами, лысым черепом и покрытым жидкой щетиной подбородком. Из самой комнаты повеяло кислым запахом пота, смрадом алкоголя и серой.

– Чего пожаловал? – недовольно буркнуло лицо, противно щерясь в, походившей больше на оскал ухмылке.

– Дохтур! Дохтур! Вы нужны, пойдёмте! Дохтур, там маменька… – спешно тараторил Павел, ещё не отдышавшись и боясь, что дверь закроется перед его носом. – Дохтур, пойдёмте, я заплачу!

Приезжий доктор появился в деревне недавно, аккурат до начала дождей. Его путь пролегал далеко на запад, и изначально он не планировал оставаться в этой глуши. Но разыгравшаяся непогода спутала ему все карты, и он пережидал её в старом доме, бывшего кузнеца, почившего в мире полгода назад. Затянувшееся безделье, вкупе с непогодой выводили его из себя. От накатывающейся скуки он спасался незатейливыми опытами над лягушками, которые в такую погоду сами прыгали к нему на крыльцо и под окна, а также поглощением медицинского спирта. Впрочем препарировать лягушек ему тоже изрядно надоело, а любимый спирт неумолимо заканчивался. В отличие от этого клятого дождя. Проклятье!

Стук в дверь и просьба Павла, выдернули доктора из этой хандры и сулили хоть какое-то разнообразие. Тем более, парень обещал плату, а доктор знал, что попросить.