Елена Грабовецкая - Продам Крылья

Никому не нужны эти белые дивные крылья,

Запылились в безверье, беспамятстве лжи и тоски.

Присмирела и плачет, снимая наряды в бессилье,

Охладевшая жизнь, принимая плененья тиски.

Закружилась Земля все быстрее, и все обреченней,

Потеряла два солнца, двух чудных приветливых лун,

Распадаются формы творений давно завершенных.

Замолкает звучанье прекрасных эоловых струн.

Разгорелись деянья в порыве бескрылых эмоций,

Бесконечность желаний, несущих усладу и смерть,

Пламенели костры инквизиций и всех революций,

Принося лишь разруху, лишений и зла круговерть.

Измельчали моря и деревья, и горы, и реки.

Позабытые крылья, святые для нас велики,

Измельчали, ослепли, лишились ума человеки.

Кто-то слышит вибрации? Крылья дрожат от тоски…

Утром, когда светило солнце, блестела роса на стеблях, цветы шептались с ветром и, кланяясь, дарили аромат, а птицы пересвистывались, задевая её крыльями, она летела, подхваченная потоком беспричинной радости жизни.

Навстречу шли хмурые люди, оскорблённые её беззаботной улыбкой. Мужчины были чем-то удивлены, а дамы сверлили ее злым, острым взглядом и, подхватив мужей под руку, старались привлечь к себе их внимание какими-то пустопорожними спорами.

Она летела невысоко, но так, чтобы не задеть серьезных, обременённых проблемами и убитых горем людей. Летать слишком высоко было невозможно – там было пространство для правительственных и частных самолётов, чуть пониже летали птицы помельче, с красивыми искусственными крыльями, инкрустированными бриллиантами. Ниже этого пространства была натянута огромная невидимая сеть, отделявшая небо от земли, тем не менее, она прекрасно чувствовалась – большие белые крылья жгло, будто током, высоко взлететь было невозможно.

Иногда на небо прорывались отчаянные глупцы, чьи крылья гораздо меньше, и как раз проходили сквозь дыры сети. Там, от чрезмерного старания их крылья быстро тускнели, чернели, лысели, без пуха и перьев становились мясом для важных, лысеющих папиков, которые часто летали в самолётах и на искусственных крыльях.

Днём ей едва удавалось расправить крылья, только на минуточку, пока никто не видит -растрёпанная, но счастливая, пролетит, и сядет на место, и сразу на душе хорошо и светло. А много летать нельзя, надо знать свое место, крылья прятать, голову чаще склонять, а иначе, увидев тягу к возвышенности, многие оскорбятся, начнут придираться, работу можно потерять, тогда на питание не хватит. А когда забывалась, больно били по крыльям и по душе.

Люди умеют и бить, и стрелять, и убивать, и незаметно ставить силки, чтобы крылья сами ломались. Все это они делают по собственному желанию, нет такого закона, чтобы крылья ломать, но делают это не потому, что их крылья раздражают, а исключительно из чувства патриотизма и национальной гордости за тех, кто от рождения летать не может. И каким-то непостижимым образом ломающие кому-то крылья всегда получали бонусы в виде премий и должностей от системы со справедливыми законами.

Вечером, возвращаясь с работы в автобусе, она устало сложила крылья и стояла тихонечко у передней двери, чтобы никому не мешать, задумчиво смотрела сквозь людей и представляла полет в синем просторе и мягких ватных облаках.

К стоящей напротив странной паре оставалось полметра, вдруг, автобус резко затормозил, по инерции к ней приблизилась звериная пасть, из которой разило серой. Она задохнулась и отшатнулась. Как хлесткая плеть, к ней долетели лживые слова нелюдя, который орал, что она ему стала на ногу. В недоумении, широко открыв глаза, она молча смотрела на истрепанное тело злого самца то ли пьяного, то ли наколотого наркотиками и такую же, как он, самку. Двери автобуса открылись, и зверь, понимая, что это его шанс дотронуться своими грязными лапами до белых крыльев, с силой пнул ее из автобуса, она пыталась подняться, но сверху посыпались удары вместе с грязной бранью. От удовольствия он впал в раж, а на лице его самки отразилась ревность к его побоям и дикое желание убить ее. Она лежала свернувшись калачиком, обняв голову, белые крылья были уже в крови. Когда они замахивались ногами, норовя попасть ей в живот, появился кто-то третий, сумевший их остановить, пригрозить и отогнать. Пара нелюдей убежала, высокий, мужественный красавец помог ей встать. Неужели она должна была благодарить и плакать на груди спасителя, как в индийских фильмах? Ей претили пошлые мелодрамы, жёг безжалостный стыд за то, что допустила такую ситуацию, не было сил и не хотелось ничего объяснять, казалось, что все равно никто не поверит в абсурдность этой ситуации.