Александр Литвиненко - Пробудитель. Между сном и смертью

Белая, безжизненная пустота, казавшаяся Глебу вечностью, наконец отступила, словно по мановению невидимой руки. Она сменилась зыбким, неопределенным состоянием, похожим на переход между глубоким сном и пробуждающейся явью. Больше не было ощущения беспомощного парения в безграничной белизне.

Слабое, едва уловимое чувство собственного тела постепенно возвращалось, словно отдаленное эхо, напоминая о его физическом существовании, словно о тонкой пленке сознания, колеблющейся на границе двух миров. Но внутри зрело твердое, пусть пока и еле ощутимое намерение – вернуться.

Первой, инстинктивной мыслью была связь. Он отчаянно попытался нащупать ментальные нити, связывавшие его с теми, кому он когда-то помог, с теми, чьи сны он когда-то вел к свету.

Лев, с его детской непосредственностью и внезапно обретенными воспоминаниями; Эмма, хрупкая и сильная одновременно, чьи чувства к нему были такой яркой нитью; Тимур, с его рациональным умом, столкнувшимся с необъяснимым; Алексей, чья внутренняя борьба нашла отражение в его сновидениях…

Их образы проносились в его сознании, словно далекие звезды на ночном небе, но связь казалась слабой, неустойчивой, словно тонкие оборванные провода.

Первым, к кому он решил обратиться, был Дмитрий. Последнее погружение в его сознание оставило странный, липкий след, ощущение болезненного контакта и яростного пробуждения, словно незавершенная мелодия, звучащая на фальшивой ноте.

Глеб интуитивно чувствовал, что связь с сознанием гонщика может быть сильнее, живее, возможно, из-за той яркой эмоциональной бури, которую они пережили вместе. К тому же, Дмитрий видел Тёмного Глеба, пусть и в искаженном восприятии пробуждающегося сознания.

Дмитрий мог дать ключ к разгадке – что именно держал в руках его темный двойник, покидая реальность клиники? Ему отчаянно нужен был якорь, какая-то зацепка, чтобы вырваться из этой зыбкой ловушки небытия.

Чтобы добраться до Дмитрия, Глеб понимал, что единственный шанс застать его – в мире сновидений, в той пограничной области сознания, где мысли и образы еще не оформились в четкую реальность. А поскольку Дмитрий был гонщиком, скорость и рев мотора были неотъемлемой частью его сущности.

Образ его любимой красной гоночной машины болезненно всплыл в сознании Глеба, яркий и отчетливый, словно вспышка молнии. Машина… она уже здесь, в этом странном промежуточном состоянии, словно призрак, сотканный из воспоминаний.

Силой мысли Глеб попытался материализовать знакомый салон, жесткое спортивное сиденье, запах бензина и жженой резины, въевшийся в обивку.

Он «сел» на заднее сиденье, чувствуя под собой лишь зыбкую, податливую субстанцию, но упорно воображая упругую кожу и ощущение поддержки спортивного кресла.

Нужно ждать. Но ожидание в этом безвременье было мучительно, каждая минута тянулась как вечность. Чтобы хоть как-то занять ускользающее сознание, удержать его от растворения в серой пустоте, Глеб вспомнил уроки, которые ему давали редкие энтузиасты сновидений, те немногие, кто пытался понять хрупкую и изменчивую природу этих пограничных состояний.