Каролина Шторм, Ирина Брестер - Право на счастье

Как тяжко в четырёх стенах,

Ведь сердце просится на волю!

И отражения в зеркалах

Узор рисуют чьей-то боли.

Как одиноко пустоты

Искать и думать поневоле!

Что ж, стать хозяйкою судьбы

Своей мне суждено, не боле.

Галя взглянула на часы. Без четверти семь. Ещё ровно пять минут и – пора бежать. Сначала за дочерью в Центр развития детей и подростков. Затем – на маникюр. Ну, а после – обещанная встреча в ресторане. Вернуться должна к одиннадцати. Дочь без неё не ложится. Опять будет плакать и стены царапать ногтями, обои срывая. Только недавно поклеили новые – и опять та же история. Бабушка вся на нервах. Говорит: к врачу её надо отвести. Но Галя против. Ребёнок нормальный, только… скучает немного. Маму видит совсем редко. Утром – в школу, после занятий – «продлёнка», затем домой на обед и опять – занятия до самого вечера. Потом уже Галя сама забирает. И что им на двоих остаётся? Всего-то пара часов? Да и то, если повезёт. Галя – человек занятой, дома её редко удаётся застать. Работа, работа, сплошная работа!.. Тот тут клиент, то там. Всем надо помочь, разъяснить, что по чём. Пока управится, совсем из сил выбьется. Домой приезжает, когда совсем темно. Тут уж не до разговоров, тем более, не до игр с ребёнком. «Ты разве не устала в школе?» – спрашивает Галя дочь. «Устала», – отвечает девочка.

С матерью засыпает быстро. Положит головку ей на плечо, глазки закроет и – моментально. А с бабушкой так не получается. Капризничать начинает, ругаться. Зовёт маму, говорит, что ни с кем другим спать не будет. «Ты бы, Галина, одну её спать приучала», – советует бабушка. – «Восемь лет, а до сих пор с тобой в общей постели».

«Была бы нужда какая, – думает Галя. – Так всё равно ж одна. Больше с собой положить некого».

Замужем Галя не была ни разу. Ребёнка вне брака прижила. Мужчина тот детей не хотел, потребовал сразу аборт сделать. Но Галя не согласилась. Тридцать один год шёл. О каком аборте может идти речь? А что если в другой раз не получится? Одной свой век придётся коротать? Мужчина – он сегодня есть, а завтра уже нет. А ребёнок – это навсегда. Родная кровь...

Поначалу тяжеловато приходилось. Бабушка с дедушкой уже в возрасте (Галя сама – поздний ребёнок в семье). Оба пенсионеры. Пришлось им за внучкой ходить, пока Галя на двух – трёх работах успевала.

Вика родилась чуть раньше срока. Не доходила Галя как положено. Отцу помогала мешки с картошкой после сбора урожая в погреб затаскивать. Вот и помогла! Хорошо, «скорая» приехала быстро. А в роддоме сразу наказали: только искусственные роды! Никакой самодеятельности!

Выписали её через две недели. Благо, всё разрешилось. И крошечная девочка, завёрнутая в одеяльце, своим тонким голоском оповестила всех о своём появлении. Поначалу страшно было на руки брать. Дедушка, вообще, только спустя шесть месяцев к ней прикоснулся. Подержал немного, да и вернул в кроватку. А Галя смотрела на дочь и невольно слёзы пускала. От умиления, не иначе. «Моя она! – думала Галя. – Моя, единственная, по-настоящему моя!»

Недолго пробыла она подле дочери. Денег в семье не хватало. Работающих рук – тоже. Галя вышла из декрета спустя полгода. Вернулась на прежнее место. Поначалу ей мало заказов оставляли. Думали – не справится. Но когда Галя за месяц норму почти вдвое перевыполнила, руководство на неё по-другому стало смотреть. Ответственная, трудолюбивая, исполнительная – такие как раз были нужны. И вскоре Галя дослужилась до отдельного кабинета и индивидуальных заказов. Доходы её стали быстро расти, и вскоре Галю повысили до должности начальника отдела.

Мало кто знал, что по вечерам она ещё успевала полы мыть в небольшом офисе на другом конце города. Работы всего на пару часов, а зарплата – вполне себе.

По выходным она в сети пропадала. Нет, отнюдь не желание развлечься направило её туда. Рефераты строчила, статьи по экономике – даром, что ли, получала специальность в университете? Вот и выходило, что на семью времени почти не оставалось. Дочь видела рано утром перед уходом и поздно вечером, по возвращении домой. А в выходные мама тоже работала, и мешать ей никак было нельзя.