← К описанию

Галина Щекина - Пополудни. Книга стихов

ISBN 978-5-4485-4519-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть 1. Вспомни

Девочка, мартовскй блик

Девочка, мартовский блик,

смугло-прозрачная кожа,

так на испанку похожа,

так и мерцает вдали

глаз ее карих тепло,

пухлые губы мулатки,

голос чуть хриплый и сладкий.

Нет, ничего не ушло.

Каторги школьной божок,

вечно пятерки в порфеле

кто в этом худеньком теле

факел огромный зажег?

И улетелв в небеса-

фартук воздушный и банты-

в землю уходят таланты,

где прорасти им нельзя.

Фото со школьной доски,

место похвал и почета

все воровали без счета:

лоб и волос завитки.

Это теперь не украсть —

вспышка на мраморе белом.

Девочка, Гаврошем смелым —

детства жестокого власть.

Музыка была упруго-щедрой

Музыка была упруго-щедрой,

головы насмешливо пьянила,

а стекло в окне тряслось от ветра,

прилетевшего с истоков Нила.

И стучали по доске указкой

ставили нарочно у порога —

за свистящий шепот и подсказку

нас обоих выгнали с урока.

Мы вдвоем качались на качелях,

трогали в музее письма с фронта,

мы куда-то шли без всякой цели,

и горел закат у горизонта.

У него отец работал в Индии,

После – на плотине в Асуане,

До того магнитофон у нас не видели,

и с ума сошли от «мани-мани».

Мой отец был дома тоже редко

по веленью совести и партии, и

ему не донесла разведка

как играл магнитофон под партой.

Во глуби комнат затемненных

внезапно отключают сеть.

Там сном причудливым сраженный

Аменхотеп молчит и Сет.

Скользнет по лаковой обложке

Неверный и летучий свет —

Замри, побудь еще немножко —

Заманчивее жизни нет,

Чем та, что мы вообразили,

Чем та, которая во сне.

Восток в его могучей силе,

Реален в призрачной весне.

В глазах вставали пирамиды,

Гудел пустынный суховей,

И боги, равные Изиде,

Смешали вина всех кровей

.Теперь, застенчивый мальчишка,

Зачем грустить и горевать?

Египет затянулся слишком,

Покинь же твердую кровать,

Которую как заточенье

Борясь с отчаяньем, избрал.

Теряет многое значенье —

Ты на свободе, генерал.

И в нашей эре так же плохо,

Задразнит и обманет жизнь.

Шагни на музыку и грохот,

На смех девичий обернись.

Воронежский вальс

Года учебы шелестят,

как весь просторный и нарядный

на спуске наш Петровский сад —

волнение как жизнь назад —

Не можешь вспомнить? Ладно!

Трамвайчик поздний загремит

к мосту со стороны Динамо —

надеждой полон и людьми,

проси, что хочешь и возьми,

ведь счастье – тоже драма.

Вихрились волны на реке,

накрапывали капли,

танкетки вон на каблуке,

зачетка с «хорами» в руке…

Нам шашлыки, не так ли?

И сквозь трамвайное стекло

влюбленно мы на мир смотрели.

В вагоне красном так тепло

и нам друг с другом повезло.

Не помнишь… Неужели?

Юной матери

Не понимала деревенских —

Пьянь и грязь.

Стране все было мало.

В домишке не шумели кран и газ,

Сарай без сеновала.

Тяжелый узел антрацитовых волос,

И шляпа, синяя таблетка.

А тополь у калитки рос и рос

Согласно пятилеткам.

И на заре, когда так сладок сон,

Бежала к трактористам

перемерять весь перегон,

а как вспахали – глубоко ли, чисто?

Качала зыбку и блины пекла

Девчонка, в общем, городская,

Любила чистоту окна, стекла,

Которое в лучах сверкает.

Молчи, не знавшая небес,

вслед самолетам замирала,

Ввверх не пустили и теперь ты здесь,

гордячка, и довольствуешься малым.

На синем ярко-красные цветы,

вокруг колен оборки,

ее нерусской красоты

опущенные шторки.

Самая красивая

Да я знала – самая красивая

Мама, пусть нарядов и не лишка,

Только платье длинно-темно-синее

С белой и узорчатой манишкой.

А в гостях, наряд расправив пальцами,

Под пластинку с Сопками Маньчжурии

Бабочкой она летала вальсовой,

Упоенно и по детски жмурилась.

Потому я куколку бумажную

Ножницами долго вырезала

Черненькая, тоненькая, важная

Королева посредине зала.

Я ее запомню не в халате,

Не слезах в потертом полушубке.

Я ей нарисую много платьев

Обниму усталую голубку.

Голубь на окне

Следующая страница