Владимир Стрелков - Под прицелом. Повесть-хроника одного дня интифады
Моим дорогим и любимым бабушке Хане, деду Йосефу, всей семье Шайкиных, убитых в 1941 году немцами в Витебске, посвящаю эту повесть.
Автор.
Над Иерусалимом занимается заря.
Солнце ещё не показалось, но восток уже алеет, и лёгкие ночные тучки, окрашенные золотом, резво бегут на запад.
В утренних сумерках к двухэтажному дому с башенками, стоящему на крутом склоне улицы арабской Бейт-Джалы, подъезжает чёрный джип «Чероки» с включёнными подфарниками.
Трое входят в незапертые двери.
Не здороваются.
Лица закрыты чёрными и зелёными повязками.
Только глаза, молодые, холодные.
Под ненавидящие взгляды, проснувшихся и растерявшихся, хозяев арабов-христиан, в свете тусклого иконостаса идут через веранду к внутренней лестнице.
Бухают по ступеням тяжёлые солдатские ботинки. Клацает оружие. Один из них кашляет.
Шаги стихают: поднялись на крышу.
Небо на глазах светлеет.
Там, в Иерусалиме, уже утро, но здесь, на земле, ещё ночь, поёт в саду усталая птица, где-то брехнула собака, кукарекнул, что идёт утро бейт-джальский петух, за ним другой и третий…
О чём-то говорят и ушли.
На крыше остаётся один.
Прошёл, осмотрелся в сумерках, выбрал, где удобнее, снял, бросил на это место куртку и, открыв кофр, деловито собирает снайперскую винтовку «Ленук Магнум».
Руки умело, и быстро соединяют и расставляют крепления телескопических сошек, готовят поудобнее коробчатые магазины, каждый с 20-ю тяжёлыми бельгийскими патронами FN весом по 10,9 граммов каждый, привёртывают на конец ствола компенсатор-пламегаситель, повышающий меткость стрельбы, устанавливают оптический прицел «Нимрад» максимального увеличения, прикрепляют светофильтр и лазерный целеуказатель видимого и инфракрасного диапазона.
Руки ласково и деловито гладят холодное тело инструмента убийства.
Загоняет патрон.
И лёг, И смотрит в окуляр прицела.
В прицел он видит утро белого города, улицу Ха-Анафа, тесно припаркованные машины, видит дома. Несколько окон светятся. Остальные тёмные или закрыты трисами…
Улица пустынна.
Фонари бледнеют, уж не соревнуясь с потоками стремительно наступающего утра.
Он хмуро смотрит в город, вглядывается в своё охотничье утро.
Вот и первый прохожий, возможно, его первая цель…
В потоке света, как бы прямо на него, идёт, не спеша, серебристобородый старик-еврей в талите.
Рав Йегошуа бен Хананья, идёт, улыбаясь, и что-то шепчет себе в бороду.
Ему хорошо идти и дышать свежей утренней прохладой, радоваться сияющей полоске новорождённого утра.
С какого-то времени каждое новое утро он принимает, как подарок Творца и благодарит Его.
Чуть поодаль подъезжает и останавливается тель-авивское такси, из которого вылезла и ковыляет на шестидюймовых шпильках навстречу ему усталая, «затраханная ночная бабочка» в короткой кожаной юбчонке.
Смертельно бледная с размазанным ртом, не видя ничего, Элен идёт к подъезду, чтобы только добраться и замертво упасть в койку до вечера, и равнодушно, темной тенью шмыгнула мимо рава, идущего, как облако света в белоснежном талите вместе с солнечным лучом…
Рав скользнул умным глазом по, ушедшей в подъезд, шлюшке, улыбается, сожалея. Потом взгляд его мгновенно пересёк расстояние до Бейт-Джалы и, как показалось снайперу, увидел его, лежащего на крыше и целившегося в старого еврея…
– Проклятый зимми! – шепчет снайпер сквозь зубы, и его молодой сильный палец лёг на спусковой крючок.
И тут он видит, как у зелёного контейнера, заваленного пластиковыми мешками с мусором и всякой дрянью, появился с хозяйственной сумкой на колёсиках молодой усатый араб в бейсболке.
Под расстёгнутым воротом несвежей шёлковой рубахи блеснула массивная золотая цепочка.
Араб перегибается в контейнер так, что повисли и поднялись над асфальтом его ноги в белых кроссовках. Что-то вытаскивает из бака, разворачивает, начинает примерять красную куртку с надписью «USA».
– Ах ты, низкая тварь, дурак! – обругал единоверца снайпер.
Араб снова лезет в контейнер, но остановился, делает безразличный вид.